Мечтатели - [31]

Томас. Ну так что же мне делать?

Мария. Нельзя дать ему погибнуть. Нельзя сложа руки смотреть, как гибнет то, что могло бы быть хорошим и добрым.

Томас. Может, попросить его еще пожить у нас?

Мария. Да. Ты не остерег меня перед ним; ты только насмехался.

Томас (спокойно и решительно). Нет. Человека, который нас так скомпрометировал, я назад не позову.

Регина (Марии). Не говори пока об этом! Вспомни: первый шаг у беспутных обманщиков вроде меня и Ансельма тот же, что и у людей порядочных; но последний шаг Томас сделает в одиночку! (Уходит.)

Мария вдруг подходит к Томасу совсем близко и беспомощно смотрит на него.

Томас печально отступает назад.

Томас. Теперь ты поняла? Что он обвел тебя вокруг пальца?

Мария. Поняла. Но Томас! Томас!! Если все предвидишь, всего желаешь и добиваешься - счастья это не приносит.

Томас (пряча потрясение). Объяснись.

Мария. Я не в состоянии следовать вам, я обыкновенный человек. Но стать счастливым можно только через что-то непредусмотренное, внезапно пришедшее в голову и, может быть, совершенно неправильное. Я не умею выразить это. Сил у человека внутри куда больше, чем слов! Может, я и должна стыдиться: но Ансельм кое-что мне дал!

Томас. Чего не давал я?

Mapия. Да... Что бы ты сделал, если 6 я ушла?!

Томас. Не знаю... Уходи...

Пауза. Мария борется со слезами.

Mapия. Да, ты вот такой. Все отбросишь, если новый план кажется тебе более удачным. Я знаю, ты любишь меня. А ты знаешь, что я никогда не прощу Ансельма. Никогда! Но даже этот несчастный дает больше покоя и тепла, чем ты. Ты слишком много требуешь. Хочешь, чтобы все было иначе. Возможно, это и правильно. Но я боюсь тебя!

Томас. Ты красивая. Я никогда не говорил тебе этого? Красивая как небосвод (меняя растроганный тон) или что-то этакое, тысячелетиями неизменное. Это соблазнило и Ансельма... Конечно, во всем виноват я. Себя не переделаешь. Ведь мы оба, я и Ансельм, мыслим не так, как ты.

Мария. Ансельм и ты?..

Томас. Да. Просто он был слишком слаб и не выдержал. Он неожиданно встревает между людьми, которые в этом мире как дома, и начинает играть в их спектакле; чудесные роли, которые сам для себя придумывает... И тем не менее я считаю, что и я, и Ансельм никогда не сумеем забыть о правде.

Mapия. А я? Я лгу, так, что ли?

Томас. Не в этом смысле; в этом смысле лжет он. Я имею в виду, скорее... другую правду: мы существуем в задаче, которая сплошь состоит из неопределенных величин и решится до конца, только если прибегнуть к хитрости и допустить, что некоторые величины постоянны. Добродетель - как максимум. Или Бог. Или любовь к людям. Или ненависть. Религиозность или современные взгляды. Страсть или разочарование. Воинственность или пацифизм. И так далее, и так далее, по всей этой духовной ярмарке, лавки которой ныне открыты для любой душевной потребности. Просто входишь - и пожалуйста: вот тебе все чувства и убеждения до конца дней и на любой мыслимый конкретный случай. Трудно только отыскать свое чувство, если не принять никакого иного условия, кроме как что эта беглая обезьяна, наша душа, мчится сквозь неведомую Господню бесконечность, сидя на комке глины.

Мария. Может, ты и прав, что так все усложняешь. Опровергнуть я не могу. Но и выдержать невозможно. Вечно стоять перед такими задачами. Ансельм тоже из-за тебя сломался!

Входит возбужденная Регина.

Регина. Он уехал!

Томас. Выехал из могилы. Так и положено чудодею.

Регина (Марии). У него в комнате лежит записка для тебя. До завтрашнего полудня он ждет тебя в городе.

Томас. Что это значит?

Мария. Он хотел бы еще раз поговорить. Чтобы его еще раз выслушали.

Томас пожимает плечами. Мария уходит.

Регина (резко). Ты точно знаешь, каков есть Ансельм?

Томас. Да.

Регина. Тогда ты очень жесток к Марии.

Пауза.

Томас. Предоставляя ей свободу действия? Тяжелой, беспомощной Марии, ты понимаешь? Пусть только оттолкнется! Понимаешь? Как тяжелый волчок, она двигается по своей внутренней орбите. Впору взять хлыст!..

Регина. Ужасно хотелось сделать тебе какую-нибудь гадость, чтобы отомстить Марии, - но я не смогла. Ансельм сломал это во мне. Так бывает, когда будят лунатика.

Томас удивленно и выжидающе смотрит на нее.

По-моему, когда-то я хотела стать очень хорошим человеком. Чтоб все меня хвалили, все ласкали, будто щенка, которому говорят: хорошая собачка! Но я так и не сумела стать хорошей и доброй.

Томас. Да это ведь куда труднее. Такое лишь у глупцов легко выходит.

Регина. Не как Мария; это не по мне. Исступленная доброта. Сальто-мортале между самыми верхними трапециями доброты: толпа замирает, мгновенье безмолвия, когда искра трепещет между взрывом и пороховой бочкой оваций. Школьницей я хотела тайком усыновить маленького мальчика и воспитать его принцем. Хотела даже выдать замуж нашу гувернантку, потому что сочувствовала ее злобному одиночеству. Я думала, что когда-нибудь смогу делать людей счастливыми, как фея. В семь лет я придумала для этого волшебное заклинание и часами громко распевала его прямо в ухо маленькой дочке садовника, щипала ее и лупила, потому что она плакала, а красавицей на становилась. Но в итоге все это терпит крах, из-за людей. Видишь их такими, каковы они есть. И любить их невозможно.