Мечники Гора - [47]

Если бы, прибыв в Ар она не была юридически свободна, то очень вероятно, что её избили плетью и продали бы в каком-нибудь другом городе.

Если бы она, будучи свободной, а не рабыней, была признана виновной в пятнании чести Ара, она, вполне возможно, была бы публично посажена на кол.

— Но он спрашивал снова, и снова, негромко, настойчиво и искренни, кто теперь сидел на троне в Аре, — сказал первый из моих собеседников, — и тогда его приверженцы устроили совет и, в конце концов, решили рискнуть и раскрыть имя, хотя и не знали того, какой эффект это могло бы иметь. «Талена, — ответили они ему, — дочь Марленуса из Ара». И тогда, как об этом говорят, он поднял голову и выражение его лица изменилось, его тело, казалось, увеличилось в размере и наполнилось силой, а в глазах загорелся странный, жестокий, злой огонь. А затем он сказал, спокойно, но уже не своим прежним тихим, невинным, удивлённым, искренним голосом, а другим, от которого тянуло железом и льдом: «У Марленуса из Ара нет дочери».

— Его приверженцы посмотрели друг на друга, и их глаза сверкнули радостью, — перехватил инициативу бородач. — И тогда, если верить слухам, он встал среди своих приверженцев, как ларл среди пантер, и потребовал: «Принесите мне знамя Ара». «Кто Ты такой? — спросили его, — чтобы осмеливаться требовать знамя Ара? Их запретили. Они спрятаны». «Принесите мне знамя, — повторил он свой приказ, — большое и широкое». «Свернутое или развернутое?» — спросили его приверженцы. «Свернутое, — ответил он и добавил: — чтобы его можно было развернуть». У его сторонников в тот момент перехватило дыхание, от понимания того, кем был тот, кто стоял среди них. «Кто посмеет развернуть знамя Ара?» — спросили они его. «Я, — заявил он, — Марленус, Убар Ара».

При данных обстоятельствах разворачивание свернутого знамени, когда это делается осознанно, медленно и ритуально, намного больше, чем знак объявления войны, это — знак непримиримой воли, неукротимых намерений, непреклонной решимости. Бывали случаи, когда капитуляция городов не принималась, и они были сожжены и сровнены с землёй, просто потому что знамя было развёрнуто.

— Говорят, что потом Марленус сразу перешёл к делу, — продолжил тот из них, что поздоровался со мной первым. — «Сколько мечей есть у нас?» — спросил он, а затем потребовал карты города, и чтобы ему показали дислокацию оккупационных гарнизонов. Мужчин, находившихся в тот момент рядом с ним он, своим решением, назначил высшими офицерами.

Это было возможно, поскольку слово Убара имеет приоритет перед решениями советов.

— Знай мы, что Марленус появился в городе, — вздохнул один из наёмников, — мы бы немедленно ушли оттуда.

— Новость об этом, — сказал бородач, — вскоре была на улицах, пронеслась от инсулы к инсулы, а потом побежала по малым башням. Только мы не сразу узнали об этом. Конечно, ведь в большой набат, ставший сигналом к мятежу, ещё не ударили.

— Они всё спланировали быстро и грамотно, — сказал первый, передёрнув плечами.

— Оружие для горожан было под запретом, — продолжил второй, но многие припрятали его, и есть немало того, что не может считаться оружием, топоры и молоты, сельскохозяйственный инвентарь, доски, шесты и палки, да даже сами камни мостовой в определённых условиях действует не хуже.

Я понимающе кивнул. Тирания всегда хочет разоружить население, поскольку для неё не секрет её тайные намерения по отношению к этому населению, и предпочитает видеть его в своей власти. И, конечно, это разоружение всегда преподносится как отвечающее интересам общества, как если бы общество оказалось в безопасности, став наименее способным к самозащите.

— Многие в Аре, особенно в самых высоких, наиболее богатых башнях, — заметил бородач, — сотрудничали с нами, подстрекали оккупацию, участвовали в грабеже города.

Я не сомневался, что это было верно. Всегда, во всех городах, находились такие, внимательные к направлению, в котором дует ветер.

— Проскрипционные листы тоже успели подготовить, — кивнул второй.

Признаться, у меня от его слов словно мороз пробежал по коже.

— В тот момент стало безопаснее, быть в синей тунике Косианских кадровых солдат, — усмехнулся бородач, — чем в атласных одеждах предателей.

Признаться, я испугался за Талену, высокомерную предательницу, Убару-марионетку, обитательницу трона по попустительству оккупантов, оскорбительницу своего Домашнего Камня.

Марленус вернулся!

— А на рассвете нас, поражённых и изумлённых, разбудил звон большого набата. Мы выскочили улицы и были встречены сталью и камнями. Они появлялись отовсюду, их было много, как роящихся насекомых. Они нападали повсюду. Арсенал был захвачен. Со всех сторон неслись воинственные крики «За великий Ар». Мы рубили тех, кто попадался нам на пути, но они были всюду. Они с криками бросались на нас. Можно было убить двоих, но третий всё равно добрался бы до тебя и перерезал горло.

— Нас превосходили численностью, в соотношении десятки к одному, — вздохнул один из наёмников. — И они словно взбесились, они не знали пощады. Они были как голодные слины, почуявшие кровь!

— Они всё грамотно спланировали, — прокомментировал другой, тот кому так пошла бы алая туника. — Тысячи путей для отступления были перекрыты, местами они даже обрушили стены домов, забаррикадировав улицы. Мы потеряли очень многих, преодолевая такие препятствия, пробиваясь на выход из города.