Мечи в тумане - [27]

К тому же Мышелов из опыта знал, что теперь вытащить этого надушенного и вооруженного варвара из затруднительного положения он может только лично.

Поэтому Мышелов вскочил, прицепил к поясу свое обернутое тюленьей кожей оружие, привесил рядом свернутую в кольца веревку с узлами и удавкой на конце, проверил, плотно ли задраены судовые люки и не грозит ли пожаром огонь в камбузном очаге, после чего, наскоро отбарабанив молитву ланкмарским богам, залез на бушприт и начал спускаться в зеленоватый колодец.

Там было прохладно, пахло рыбой, дымом и помадой Фафхрда. Едва начав спуск, Мышелов с удивлением обнаружил, что главная забота у него теперь одна: как бы не коснуться блестящих стенок колодца. У него было ощущение, что стоит ему лишь слегка дотронуться до стенки, как волшебная водяная пленка прорвется и вода поглотит его – точно так же, как плавающая в тазу с водой смазанная маслом иголка тонет, если проткнуть поддерживающий ее тонкий поверхностный слой. Он спускался, быстро перебирая веревку руками, и молился, чтобы не началась качка и чтобы он мог с ней справиться, если волна все же поднимется. Ему пришло в голову, что нужно было попросить Фафхрда закрепить веревку внизу и, главное, предупредить его, чтобы он помолчал, пока Мышелов спускается, – мысль о том, что его могут раздавить эти кошмарные водяные кольца, была просто невыносимой. Но теперь слишком поздно: скажи он хоть слово, как Северянин тут же завопит в ответ во всю глотку.

Итак, разобравшись с первыми страхами, но отнюдь их не отбросив, Мышелов занялся осмотром того, что его окружало. Светящийся зеленоватый мир вовсе не был просто изумрудной пустотой, как ему показалось вначале. Там текла жизнь, хотя и не слишком разнообразная тонкие иззубренные ленты бурых водорослей, полупрозрачные медузы с опаловой бахромой, маленькие черные скаты, похожие на летучих мышей, сновавшие туда и сюда крошечные серебристые рыбки с острыми спинными плавниками – некоторые из них, собравшись в небольшой голубовато-желтый пестрый косяк, лениво плавали над отбросами, выкинутыми утром с «Черного казначея», которые Мышелов распознал по громадному беловатому мослу, – так его обглодал Фафхрд, прежде чем швырнуть за борт.

Взглянув вверх, Мышелов чуть не вскрикнул от ужаса. Темный, облепленный воздушными пузырьками корпус одномачтовика висел раз в семь дальше, чем должен был находиться по мнению Мышелова, который отсчитывал преодоленное расстояние с помощью узлов на веревке. Однако взглянув прямо вдоль колодца, Мышелов увидел, что голубой кружок неба имеет вполне нормальные размеры, а пересекающий его бушприт успокоительно толст. Одномачтовик уменьшили искривленные стенки колодца – как несколько раньше акулу. И все же иллюзия была весьма причудливой и зловещей.

Мышелов продолжал быстро спускаться, и круг над его головой становился все меньше и меньше, все синее и синее: сначала он выглядел, как кобальтовая тарелка, потом – как блюдце цвета павлиньего пера, и, наконец, – как нелепая ультрамариновая монетка, которой заканчивались труба и веревка и в которой, как показалось Мышелову, блеснула звезда. Он поспешно послал ей несколько воздушных поцелуев и тут же подумал, что они очень напоминают последние пузыри утопающего. В колодце стало темнее. Цвета вокруг померкли: бурые водоросли превратились в серые, на рыбках больше не было заметно желтых пятнышек, а руки Мышелова стали синими, словно у трупа. Он уже начал смутно различать морское дно, которое сквозь стенки колодца казалось таким же неожиданно далеким, как и корпус судна вверху; прямо внизу оно было застлано какой-то дымкой, и только очень далеко Мышелов угадывал торчащие скалы и длинные песчаные гребни.

У него заныли руки и плечи. Ладони стало саднить. Чудовищных размеров морской окунь подплыл к стенке колодца и кругами двинулся вслед за Мышеловом. Тот грозно на него посмотрел, и окунь, перевернувшись набок, отворил невероятно громадную пасть. Мышелов увидел острые как бритва зубы и понял, что перед ним акула, которую он видел раньше, или другая, уменьшенная изогнутой поверхностью стенки. Внезапно щелкнули зубы, причем частично внутри трубы, прямо у его бока. Но водяная оболочка не лопнула, хотя у Мышелова создалось странное впечатление, что после укуса немного воды все же проникло в колодец. Акула отплыла немного и продолжала кружить невдалеке; от дальнейших грозных взглядов Мышелов удержался.

Между тем рыбный запах стал сильнее, а дым гуще: Мышелов не мог удержаться от кашля, и по трубе снова вверх и вниз забегали кольца. Мышелов подавил готовое вырваться проклятие и вдруг почувствовал ногами, что веревка кончилась. Отцепив от пояса припасенный моток веревки, он спустился вниз еще на три узла, затянул удавку на втором снизу и продолжил спуск.

Через пять перехватов руками его ноги погрузились в холодную жижу. Он с облегчением разжал руки и, двигая онемевшими пальцами, тихо, но сердито окликнул Фафхрда. Потом принялся оглядываться по сторонам.

Мышелов стоял посередине просторного, но низкого воздушного шатра, полом которому служил мягкий морской ил, доходивший ему до щиколоток, а потолком – отливающая свинцовым блеском нижняя поверхность воды, но не гладкая, а вся складчатая, кое-где грозно выпучившаяся вниз. У основания колодца шатер имел в высоту футов десять. Его диаметр был по крайней мере раз в двадцать больше, однако как далеко находились границы, было трудно судить по нескольким причинам: потолок был слишком уж неровный, по краям расстояние между полом и потолком составляло всего несколько дюймов, и где они сходились, было неясно; лившееся сверху слабое серое свечение позволяло рассмотреть предметы, находившиеся не далее двух дюжин футов, и, наконец, в шатре от факела клубился дым, который змеился у потолка, собирался в причудливых углублениях и в конце концов медленно вытекал в колодец.