Меченый Маршал - [51]

Дмитрий был ошарашен. Стараниями этого прохвоста его праздничный стол превосходил все, что он видел раньше при дворах Балдуина, де ла Роша и Виллардуэна. Судя по восторженному реву, многочисленные гости, по достоинству оценили усилия толстячка, а благодарная невеста протянула ему руку, извлекла из длинного, почти до пола, отороченного горностаем рукава, изящную кисть, и позволила ее поцеловать.

Удостоенный прилюдно привилегии, которую имели лишь благородные сеньоры, Ставрос зарделся, и кончиками губ, словно боясь разбить неосторожным движением что-то чрезвычайно хрупкое и драгоценное, приложился к руке баронессы. Было ясно, что молодая госпожа навеки завоевала его сердце, и приобрела в лице Ставроса преданнейшего слугу.

Пир завершился к утру. Многие гости от выпитого и съеденного, заснули прямо за столом, так что слугам пришлось их растаскивать по заранее приготовленным комнатам.

Дмитрий ночью не сомкнул глаз. И виною этому была не только Анна, с которой впервые за столько времени им не нужно было ничего бояться. Он справедливо опасался, что если не по приказу князя, то с его молчаливого согласия придворные лизоблюды могут организовать поджог или нападение. Да и разбойничьи шайки с близлежащих гор вполне могли, прознав о свадьбе, попробовать напасть, не без оснований считая, что ночь после пира для этого чрезвычайно удачна.

Как выяснилось, опасения были напрасны. Начальник стражи ле Бон отлично знал свое дело — на башнях бодрствовали наблюдатели, часть коней оседлана и готова к немедленному выезду, а в людской ждали арбалетчики, которым под страхом смерти было запрещено даже смотреть в сторону амфор с морейским вином, по греческому обычаю заправленным смолой.

Возвращаясь в покои, где ждала его Анна, Дмитрий увидел как дверь спальни, которую занимал Тенгиз, медленно отворяется. Он спрятался в нише, и проследил, как оттуда выскальзывает, зябко кутаясь покрывалом, растрепанная Мелиса.

Анна не спала.

— Милый, оставь заботы на сегодня, — сказала она, опершись на локоть и проводя рукой ему по лицу, — все торжества и политесы закончились, твои рыцари — преданные слуги и отличные солдаты. Они позаботятся о том, чтобы ничего не случилось. Забудь про караульное уложение.

С этими словами она отбросила шелковое одеяло. Белоснежное тело в лучах восходящего солнца выглядело, слово мраморная статуя. Дмитрий покрыл ее поцелуями и избавился от одежды.

— У тебя появились седые волоски, и морщинки в уголках глаз. А ведь их не было, когда мы с тобой встретились впервые — успела прошептать девушка до того, как они вновь слились в единое целое, забыв обо всем, что их беспокоило за стенами спальни.

* * *

После свадебных торжеств жизнь в замке понемногу вошла в привычную колею. Дмитрий с рыцарями занимался военной подготовкой, Анна приводила в порядок мусеум, завершила «Хроники герцогства Афинского» и принялась за «Диметриаду». Ставрос, отчаянно ругаясь со всем белым светом, хитря и плутуя, неуклонно увеличивал доходы лена, при этом ухитряясь не разорять крестьян, благосостояние которых начало расти.

Но вот наступил день, которого Дмитрий ждал с затаенной грустью. Тенгиз, с которым они крепко сдружились за год его вынужденного пребывания в Вази, наконец-то возвращался домой. Для мусульманина Тенгиза сухопутное путешествие по Пелопонессу было небезопасным, поэтому при содействии Ставроса, который сдружился в конце концов с мамелюком, и даже стал его постоянным партнером по игре в шахматы, была нанята небольшая галера, которая должна была доставить его на Крит, а с Крита на Кипр, в генуэзский город Фамагуста. Оттуда его путь лежал на Александрию и Каир. С ним вместе уезжала вдова бывшего капитана и оруженосца Бове, бывшая камеристка Анны, Мелиса.

Их с Тенгизом любовные отношения давно не были ни для кого секретом. Вместе они составляли на удивление прекрасную пару, и, несмотря на то, что Тенгиз исповедовал ислам, все, кроме, пожалуй, ее управляющего, радовались тому, что она решила последовать за своим возлюбленным в далекий Египет.

Мелису перспектива оказаться в сарацинском гареме нисколько не пугала. По тому, как она по-хозяйски вела себя с Тенгизом, который давно боялся и слово сказать ей поперек, было ясно, кто окажется в Каирском дворце любимой и самой главной женой.

Пока Анна и Мелиса, ожидая погрузки вещей, плакали в обнимку, на деревянной пристани, весело цокая копытами, появился ослик, запряженный в двуколку. Повозка была сплошь уставлена запечатанными смолой масляными амфорами с эмблемой Дмитрия — солнечным колесом. Ослика вел под уздцы крестьянский мальчик, а над вихляющимся на ходу сооружением, возвышался напыжившийся Ставрос. Он, по своему обыкновению, ухитрялся одновременно пискляво огрызаться направо и налево, погонять оливковой веткой осла и мальчишку, и ей же отгонять мух.

— Господин Тенгиз! — толстячок, не дожидаясь, пока ослик соизволит остановиться, неуклюже соскочил с двуколки, и подбежал к прощающимся, — ну, слава Аллаху всемилостивому и милосердному, успел! Эти крестьяне из Вази, что на маслобойке работают, да съест их Шайтан, так долго запечатывали масло, что я уж боялся, что не успею до вашего отплытия. Это первый отжим и лучшая очистка, господин Тенгиз и госпожа Мелиса, с тех самых деревьев, о которых молва по всей Греции идет! Будете там, в чужих краях, кушанья заправлять, да нас вспоминать, может, и Ставроса добрым словечком удостоите. Тут, ежели ни с кем не делиться, на несколько лет хватит. Один евр… то есть, тьфу, что я говорю такое, один почтенный негоциант из Болоньи, мой добрый друг, рассказал по секрету, что именно это наше маслице закупает у него римская курия для изготовления святого миро, которым пользуется для помазания христианнейших монархов сам римский Апостолик, — при этих словах брови Дмитрия и Тенгиза одновременно поползли вверх, а Ставрос, поняв, что сболтнул лишнего, попробовал улизнуть под видом того, что без его участия погрузка драгоценного масла, да и прочего багажа, обречена на провал.