Меч полководца - [8]
— Сумеют, не сумеют! А откуда прикажете взять у нас в Верном более образованных людей, чем мои гимназисты? И что значит — опаснейшее? Кое-кому опаснее всего сейчас торчать в Верном, на глазах у прокурора…
Опытный путешественник, Федор Владимирович отлично снарядил гимназистов в дальнюю дорогу, дал мм и палатки и удобные вьюки. Юноши сами выбрали н табуне лошадей. Собственно, выбирал за всех Михаил. Он понимал толк в лошадях, и табунщик лишь одобрительно крутил головой, вылавливая арканом тех лошадей, на которых указывал Михаил, — малорослых, по выносливых, умеющих легкой поступью, не уронив и камешка, пройти любой горной тропой.
Верхами, ведя в поводу вьючных лошадей, гимназисты поднимались по ущелью. Перед ними открылся альпийский луг — джайляу. Воздух здесь был удивительно прозрачен. Надышавшись им, человек становился веселым и беззаботным. И еще что-то странное было в этом воздухе, потому что все, даже очень далекое, — вершины со снеговыми шапками, темные провалы ущелий, — казалось гораздо ближе, чем было на самом деле.
Посредине джайляу стояла белая юрта бая, а поодаль разбросаны были латаные прокопченные юрты чабанов. Бай вышел навстречу всадникам. Увидев гимназические фуражки с гербами, он принял юношей за важных чиновников. Бай поил путешественников кумысом, кормил жирной бараниной, сам ел и пил за троих, гордо выпячивая грудь, на которой болталась огромная царская медаль.
Потом пришел хмурый джигит, сел перед ними на кошму, скрестив ноги в стоптанных остроносых сапогах, рванул струны домбры и начал петь высоким голосом хвалу хозяину и его гостям. На голос певца подходили чабаны и садились поодаль. Под пронзительное пение бай задремал, клевали носами гимназисты… и вдруг Михаил рассмеялся.
— Ты что? — спросил Эраст сонным голосом.
— А ведь он поет уже не хвалу хозяину, а песнь о герое, который освободит народ! Понимаешь? Освободит! Всюду люди думают об этом…
Утром они снова были в пути. Пересекали вброд ледяные реки, пробирались заснеженными перевалами и через две недели вышли к огромному, как море, озеру Иссык-Куль с синей, теплой водой. Л от Иссык-Куля двинулись дальше через горы. Карта безбожно врала, они ее исправляли на ходу. Край был еще мало изучен, только киргизы ходили этими тропами, этими ущельями, только киргизы знали, куда текут эти речки и откуда берут они начало.
След четырех юных исследователей окончательно затерялся в горах. От них не было никаких вестей… Прошло два месяца, прежде чем Федор Владимирович Поярков получил долгожданную телеграмму. Она была составлена с тем лаконизмом, который ярче самых убедительных слов свидетельствовал о финансовом положении экспедиции: «Прибыли Эраст».
Телеграмму они отправили из Андижана, Отсюда уже рукой подать и до Самарканда.
…Небо над Самаркандом было оранжевым. Па нем четко вырисовывались силуэты древних мечетей и мавзолеев… Маракенд — крепость, которую штурмовали воины Александра Македонского. Самарканд — столица великого Тимура.
Юноши бродили по городу. Сквозь обвалившийся купол мечети Биби-ханым они увидели первые зеленые звезды. И было уже совсем темно, когда они пришли к мавзолею Тимура Гур Эмир. Старик в толстом теплом халате, дремавший у входа в Гур-Эмир, пошел впереди них, держа в руках свечу. Он поднес желтый пляшущий язычок пламени к темно-зеленому полированному камню.
— Здесь…
Это была гробница великого полководца, Тимур, великий завоеватель. Льстецы называли его Мечом Справедливости. А он был жесток и недоверчив, Хромой злющий старик. Железный Хромец.
— Пошли, — нетерпеливо потянул его за рукав Эраст.
— Еще немного, — попросил Михаил. Он осторожно прикоснулся к холодной каменной плите… Великий завоеватель вселенной! В юности Тимур был рабом. Он охромел не в битве — в рабстве. И при каждом его неровном шаге гремела тяжелая цепь на ногах. Хромой раб! Как он, наверное, мечтал о свободе. А добыв ее — обращал в рабство целые народы… Железный Хромец. Как точны имена, которые дает история…
В Верный они вернулись как раз к началу занятий в гимназии. Оставался последний выпускной класс.
Первая же разведка принесла самые утешительные сведения. 20 августа заседал педагогический совет. По настоянию директора в книгу протоколов совета было записано: «Вредного направлении мысли среди учащихся в старших классах не замечалось, не встречалось также случаев прямого нападения учащихся на лиц педагогического персонала».
Верный чествовал четырех гимназистов как героев. Юношей наперебой приглашали во все дома. Гимназистки ахали, слушая их рассказы про то, как одолевали шестнадцать перевалов — из них девять снеговых, как охотились на волков, на горных козлов и были не раз на волосок от гибели.
— Помнишь, Эраст, — небрежно начинал Михаил, — в тот вечер на перевале Тодор…
— Ну как же, — подхватывал Эраст. — Моя лошадь поскользнулась, и я чуть не сорвался в пропасть…
Скоро им надоело рассказывать о своих приключениях. Они оставили все почести, все восторги гимназисток двум своим спутникам, а сами засели за разбор коллекций. Михаил привез из экспедиции тысячу двести листов гербария. Эрастовых жуков они ловили вчетвером, а с травами Михаил возился один, и теперь самому было удивительно, как он успел столько собрать.
