Меч и щит - [15]

Но следующие его слова убедили меня, что он еще не оставил надежды выиграть дело по-особому.

— Если тебе так хочется сразиться, то предлагаю не губить при этом понапрасну людских жизней. Я вызываю тебя на поединок и назову трусом и последним из людей, если ты откажешься.

— Можешь называть меня, как тебе больше нравится, — презрительно бросил я. — Но вызов на поединок я могу принять лишь от старшего сына вашего короля Пизюса, а не от какого-то там судавского князя. Возвращайся к своим и запомни: я сам выберу, когда и как убить тебя.

Не говоря больше ни слова, Гульбис круто развернул коня и огрел его плетью. Я тоже вернулся к своим и, заняв место в строю, принялся наблюдать за странными действиями жунтийцев. Все они, включая Гульбиса, сняли шлемы и стягивали свои длинные волосы на затылке в подобие конского хвоста.

— Что это они делают? — недоуменно спросил я, ни к кому не обращаясь.

— Готовятся биться насмерть, — ответил державшийся рядом со мной барон Одо. — Говорят, у них так принято чуть ли не со времен Хальгира, когда они дрались без шлемов и не хотели, чтобы волосы спадали на глаза.

Судя по лицам окружавших меня воинов, этот обычай был известен не только барону Одо и он производил соответствующее впечатление на неприятеля. Требовалось срочно развеять охватившую наших воинов робость. Архелай всегда говорил, что именно для этого полководцам и нужно учиться риторике — чтобы произносить зажигательные речи перед битвой. Я проскакал вдоль нашего строя, остановился примерно посередине и произнес весьма горячую, хотя, с точки зрения знатоков, несколько сумбурную речь. Желающие познакомиться с ней пусть обратятся к «Истории царствования королевы Хельгваны» Виалфа, где она приведена полностью и, наверно, даже лучше, чем в была действительности. Скажу лишь, что я призывал воинов не отдать врагу на поругание родимую отчизну (которой вообще-то на данном этапе никакая смертельная опасность не угрожала, но об этом я смолчал) и не менее родную королеву; защитить не только свою государыню, но и женщину, которая через четыре месяца станет матерью (которую вообще-то никто силком на поле боя не тащил, но об этом я тоже не распространялся). А закончил я речь самым будничным тоном: в случае поражения нам на крестьянских клячах не уйти от боевой конницы жунтийцев. Я не счел нужным упомянуть, что и до кляч нам не добежать.

Не успел я закончить и вернуться в строй, как у жунтийцев взревели боевые трубы и желтая лавина понеслась на нас. Казалось, ничто не устоит перед ее натиском и нас действительно втопчут в рыхлую землю Межумошек.

Когда лавина оказалась в трестах шагах от нашего строя (это расстояние по моему приказу заранее отмерили и отметили принесенным камнем), я взмахнул мечом, подавая сигнал стрелкам, и почему-то заорал: «Файр!» Это теперь я догадываюсь, откуда тогда взялось такое бессмысленное слово, а в то время стрелки, может, и не поняли моего крика, но отлично поняли жест и выпустили в приближающуюся лавину град стрел с широкими наконечниками. Такие вполне способны убить и всадника в кольчуге, но используются главным образом против лошадей. Зная, что нам предстоит биться с конницей, я нарочно приказал выдать лучникам только такие и не скупясь…

Желтая лавина словно споткнулась, но продолжала катиться на нас, а лучники знай пускали стрелу за стрелой, по десять в минуту, и к тому времени, когда лава докатилась до нас, ее сила значительно ослабла. Как следует подраться удалось лишь выдвинутой вперед панцирной коннице, прикрывавшей наших стрелков. Вокруг меня кипел бой, и я что-то вопил и неумело размахивал мечом, разом забыв все уроки Улоша, и, вероятно, если бы он не находился тогда справа от меня (а барон Одо слева), опасения матери, скорей всего, оказались бы не напрасными. Не знаю, зарубил ли я тогда хоть одного жунтиица, но, когда лава наконец отхлынула, мой меч был в крови. До гоплитов эта желтая волна так и не добралась, и пешие воины лишь поразвлеклись, бросая в жунтийцев дротики. Я обвел взглядом поле боя, все еще не веря, что натиск отбит. Повсюду лежали убитые и раненые люди и лошади, причем пронзительное ржание раненых копей заглушало людские крики. Я вдруг осознал, что за все это время не выпустил ни одной стрелы, настолько был заворожен зрелищем гибельного желтого вала. Я посмотрел на Улоша, но мой дядька-наставник сидел в седле со своей обычной каменной невозмутимостью, он как будто не заметил позорных промахов своего ученика. Я мысленно поклялся при следующей атаке не сплоховать и показать ему, что он не зря учил меня стрельбе из лука.

Долго ждать следующей атаки не пришлось, но происходила она странно. Сперва я не мог понять, в чем дело, а потом сообразил, что жунтийцы скачут чересчур медленно, придерживая коней. Я хмурился в недоумении, пока шагах в пятистах от наших рядов из жунтийской конницы не вырвался вперед долговязый малый в длинном желтом балахоне, держа в руке какой-то медальон на цепочке. Он выкрикнул что-то непонятное и, словно бронированный кулак ударил по середине нашего строя, пробил его насквозь, раздавив много гоплитов, расшвыряв в стороны тех, которые стояли обочь. В фаланге образовалась дыра шириной в десять воинов. Завидев это, жунтийцы торжествующе закричали и, нахлестывая коней, помчались на нас уже во весь опор.