«… Черные тучи, казалось, заволокли небо над всем Межморьем. Ветер завывал скорбную песнь — не то о павшем герое, не то о погибшей надежде. Несмотря на полуденное время, в лесу царил мрак. И мрак вполне соответствовал настроению ехавшего по лесной тропе всадника на вороном коне. Весь затянутый в черную кожу охотничьего костюма, всадник носил на плечах черный плащ с откинутым капюшоном и черные кожаные сапоги на ногах. Довершали мрачное убранство черные лакированные ножны без меча. К седлу был приторочен позаимствованный у восточных варваров аркан — свернутая кольцом черная веревка с петлей на конце. Общую темную гамму нарушали только тигриные глаза. Конь шел ровно, наездник сидел в седле как влитой, предаваясь невеселым размышлениям, никак, впрочем, не отражавшимся на его красивом аристократическом лице.
Несколько ранее в тот же день, едва он успел войти в тронный зал замка Эстимюр, мать с порога ошеломила его неожиданным и неприятым известием.
— Главк, — обратилась она к нему, — сегодня, в день своего совершеннолетия, ты должен наконец узнать правду о своем происхождении. Знай же, что ты никогда не воссядешь на трон Антии, ибо ты вовсе не сын короля, а отпрыск славного доблестного Глейва, чье имя означает на его родном языке «Меч». А Глейв, хотя и был великим воином, коему Антия во многом обязана своим нынешним благополучием, однако же никаких прав на престол нашей страны не имел. Да и не пристало сыну Меча занимать трон Ульфингов, ибо потомки его, как и он сам, суть герои-разрушители, а не созидатели. А посему трон отойдет старшему сыну короля, твоему брату Демми. Тебе же достанется наследство твоего отца. — И, сказав так, она поднялась с трона, достала стоявшие позади него черные лакированные ножны и приблизилась к сыну: — Вот тебе ножны от меча, некогда выкованного Глейвом. Сам же меч, как ты знаешь, пропал более двадцати лет назад, после битвы у водопада Нервин. Его с тех пор так и не удалось разыскать, хотя пытались многие… — И королева со значением посмотрела на бывшего наследного принца.
Тот сообразил вмиг: ему просто-напросто советуют исчезнуть с глаз долой и не вносить своим присутствием ненужную смуту в умы некоторых подданных, не особо сведущих в законах о престолонаследии. Понять-то он понял, но понять и принять — далеко не одно и то же. Хотя лицо оставалось бесстрастным, внутри у юноши все кипело от ярости. Больше всего несостоявшегося преемника королевы разозлила бесцеремонность, с какой в один миг перевернули всю его жизнь.
Ничем не выдав обуревавших его чувств, экс-принц принял из рук матери отчее наследие и ледяным тоном произнес:
— Что ж, раз меня не считают достойным продолжать дело матери, то я отправлюсь на поиски остального наследства своего истинного отца. И с гордостью буду носить отныне родовое имя Глейвинг — оно, на мой взгляд, куда почетней имени Ульфинга. Можешь считать, что у тебя нет больше старшего сына.
С этими словами он развернулся кругом, чеканным воинским шагом покинул тронный зал и сразу же направился седлать коня… Но, пока королева еще могла его слышать, процитировал «Гераклиаду»:
— Троном мне будет седло, славным поприщем — бранное поле, шлем моим станет венцом, а державой моею — весь мир.
… Всадника душила злоба. Душила потому, что он не знал, на кого ему, собственно, злиться. Все вроде сделано разумно и справедливо; будучи человеком честным, он признавал это. Но… как ему это преподнесли. Вот в чем все дело! Сказать можно все, но не по-всякому. Ему же сказали так, что оставалось только одно…»
Вот так начинает свой «роман» некий Прим Антоний, или, как он сам себя именует, Примус Антониус, подчеркивая тем самым, что он родом из Романии. В силу одного этого ему, казалось бы, положено знать толк в сочинении романов, но тем не менее «романтическое» происхождение не помешало ему с первых же страниц нагромоздить кучу ошибок.
А поскольку накропал он свой opus не о ком-нибудь, а обо мне, я вынужден выступить в защиту не столько своей чести (большого урона Примус ей не нанес, его сочинение скорее неумеренно льстит мне, чем выставляет в неприемлемом виде), сколько Правды. А правда заключается в том, что не так все это было, совсем не так.
Прежде всего, я выехал из Эстюмора в четвертый день таргелиона, когда в небе Антии не то что черных туч, даже ведьминой косички не сыскать. Но это так, простительный пустяк для создания соответствующего настроения. Зато дальше — круче: «Всадник носил на плечах черный плащ с откинутым капюшоном и черные кожаные сапоги на ногах». А где еще я, спрашивается, мог их носить, на голове, что ли?! И потом, мое вооружение отнюдь не ограничивалось пустыми ножнами — может, я и погорячился, спеша покинуть родной кров, но не настолько же, чтобы забыть о том, без чего воин чувствует себя голым. Поэтому на мне был вовсе не какой-то там охотничий костюм, а лорка — хоть и кожаный, но доспех. Кроме того, в горитах по обе стороны седла покоились два лука — охотничий и боевой — с полным набором стрел. А за седлом был приторочен внушительный бронзовый топор с романтическим именем Раскалыватель Черепов. Так что по лесу я ехал далеко не безоружным.
