Меч и щит - [14]

Забывшись, я орал так, что тагмархи стали на нас оглядываться. Тогда я заставил себя успокоиться и заговорил более мягким тоном:

— Пойми, мать, нас испытывают на прочность. Надо показать всем этим стервятникам, что есть кому защищать наши границы. И показать именно здесь и сейчас. А в случае чего… меня ведь, в отличие от тебя, есть кем заменить.

Моя вспышка настолько ошеломила мать, что она не сказала ни слова, когда я, вернувшись к тагмархам, сообщил, что королева решила сама руководить боем с холма, а я буду с конницей на правом фланге. И, шагая к своему месту в строю, я чувствовал себя окрыленным. На мой взгляд, я одержал такую большую победу, что справиться с жунтийцами представлялось уже пустячным делом. Ну подумаешь, у них, судя по количеству лошадей и шатров, троекратный перевес в силах. Много он им даст при этой диспозиции? Наша победа уже, можно сказать, дело решенное!

Вскочив на Светозара, я подъехал к своим стрелкам и взмахнул рукой, давая знак трубачам. Те вышли вперед и пронзительно затрубили, вызвав в жунтийском лагере ответное пронзительное ржание коней. Разбуженные шумом жунтийцы выскакивали из шатров и беспорядочно метались по лагерю. Будь у меня побольше сил, я бы напал именно тогда, но при нашей численности в этой свалке нас просто задавили бы численным перевесом. И поэтому я сидел, не шевелясь, в седле и ждал, когда жунтийцы разберутся, что к чему и кому куда. Разобрались они, надо сказать, на удивление быстро и, оседлав коней, выстроились сплошной желтой массой против нашего фронта. И какой-то миг оба войска неподвижно стояли в молчании друг против друга.

Наконец где-то в рядах неопушенных одуванчиков заиграла труба, подавая сигнал к переговорам. Я сделал знак ответить тем же.

На желтом фоне жунтийских воинов появилось голубое пятно, и на середину поля выехал всадник. Я двинулся ему навстречу, и мы остановились примерно в сорока шагах друг от друга. Какую-то минуту мы молча измеряли один другого взглядами, он — спокойно, а я — с ненавистью. И моему гневному взгляду предстало совсем не то, чего я ожидал. Передо мной сидел на гнедом жеребце вовсе не балладно-эпический злодей, а статный, довольно красивый мужчина лет сорока — сорока пяти, с правильными чертами лица и глазами янтарного цвета. Волосы его скрывал простой, без забрала или носовины, шлем с летящим лебедем на конце шишака. Такой же белый лебедь на голубом поле украшал и его щит, и я без труда догадался, что предо мной не кто иной, как сам Гульбис. Впрочем, если б у меня еще и оставались какие-то сомнения, они бы быстро развеялись, ибо, заговорив наконец, он в первую очередь представился:

— Я — Гульбис, сын Вейопатиса, сына Андая из рода Хальгира, сына Юрате, владетельный князь Судавии и радасин Жунты. С кем я говорю?

— Ты имеешь честъ говорить с Главком, сыном Архелая, царя Левкии и Хельгваны, королевы Антии; наследным принцем Антии, царем Левкии и князем Вендии, — ответил я в тон ему, слегка подчеркнув свое более высокое положение по сравнению всего лишь с князем.

Это, похоже, лишь позабавило его. Он спросил с улыбкой:

— А почему поговорить со мной не выехала моя родственница Хельгвана? Я вижу, она тоже тут. Или глаза меня уже подводят, и там, на холме, вовсе не она?

— Нет, со зрением у тебя пока все в порядке, но королева может вести переговоры только с равным ей по сану, — высокомерно бросил я.

Гульбис чуть покраснел, но не вспылил и продолжал тем же полушутливым тоном:

— Но почему же мне устраивают такую пышную встречу? Я всего лишь спешил в Эстимюр, дабы выразить соболезнования радане в связи со смертью супруга. Но раз она сама меня встречает, я могу сделать это и здесь.

Я криво усмехнулся, отлично поняв, куда он клонит. Нам предлагалось не испытывать судьбу и разойтись по-мирному. Но я не собирался допустить, чтобы он ушел без потерь, а через несколько лет снова пожаловал к нам «в гости». И поэтому ответил вежливо, но твердо:

— Мы всегда рады тем, кто спешит с выражением искреннего сочувствия. И охотно проводим князя Судавии до Эстимюра, разумеется, попросив его свиту, во избежание недоразумений, сдать оружие, и разместим его в покоях для почетных гостей, в Восточной Башне.

Видимо, Гульбис кое-что слышал о королевском замке Эстимюра и знал, что в этой башне мы обычно держали знатных пленников, потому что на сей раз он побагровел и рявкнул не прежним глубоким сочным голосом, а резким и хриплым:

— Ты сначала разбей меня, мальчишка, а уж потом предлагай гостить в Восточной Башне! У меня втрое больше воинов, мы вас в землю втопчем!

— Что ж, попробуйте, но не удивляйтесь, если в землю втопчут вас.

Лицо Гульбиса исказилось. Он явно не хуже меня понимал, что угодил в ловушку, и пытался найти из нее достойный выход. Но теперь ему оставалось только броситься подобно быку на стену из щитов и копий. Отступить он не мог — по старой ромейской дороге между болотами могло проехать лишь четверо конных в ряд, при такой попытке наша малочисленная конница могла бы рубить жунтийцев, не неся больших потерь. Выжидать неизвестно чего, стоя против нас, он тоже не мог, нам-то доставят провизию из близкого Медаха, а у него воины скоро начнут голодать, а еще скорее — их лошади. Нет, ему оставалось только драться.