Меч и плеть - [2]

Юный Ториас чуть наклонил голову набок:

— Ему уже доложили. Он ждет тебя.

Отдав поводья слуге, и перецепив один из мечей в посеребренных ножнах себе на пояс, Грив поравнялся с Ториасом. Несмотря на выправку, парень все еще был низковат и едва-едва доставал гостю до горла.

— Ну что, покажешь дом? — улыбаясь, спросил Кривонос. Сын Сотара выглядел много взрослее своих изнеженных однолеток-беонтов, что в его годы, мечтая о подвигах, еще носились по дворцам своих родителей в сопровождении нянек мужского полу, да колотили палками прислугу. Он явно подражал в своем спокойствии отцу, и эта тщательно вырабатываемая манера в любой ситуации быть немногословным и хранить невозмутимое лицо (хотя бы и изо всех сил борясь с готовыми расплыться в улыбке губами), отчего-то показалась Гриву очень забавной. Он даже захотел потрепать юношу по волосам, но вовремя остановил порыв. Мало ли, еще обидится.

… Изнутри замок, выглядел значительно более впечатляющим, чем снаружи. Красные ковры, висящие над лестницами и стенами гирлянды из цветов и изумрудно-зеленых листьев, кое-где на стенах висели картины с изображениями охоты и сражений. Ручки на дверях в хозяйской части были позолоченными, а на окнах висели, похожие на вычурные дамские платья песочных и красных расцветок портьеры. Хозяин был отнюдь не бедным человеком, и это бросалось в глаза. Равно как и то, что его богатство стало заметным исключительно стараниями вышколенной прислуги, за которыми угадывалась умелая женская рука. Неторопливо идущий за Ториасом Грив любовался интерьерами, ловя на себе любопытные взгляды слуг. Он знал, что выглядит подозрительно, если не сказать больше. Но слугам в Красной Гряде, было не привыкать к странным гостям. Во все времена здесь разбойники и стоящие вне закона рубаки, бывали гостями едва ли не более частыми, чем благородные господа.

Старший Сотар принял Кривоноса в собственном кабинете, окнами, выходящем на восточную степь. Когда гость вошел, пропущенный за дубовую с бронзовыми орнаментами дверь, хозяин замка до этого что-то быстро писавший, отложил перо, встал из-за красного письменного стола и, расплывшись в улыбке, поспешил к Гриву. Презрев рукопожатия, они обнялись, как положено давно не видевшимся друзьям, крепко стискивая друг друга медвежьими захватами.

— Ого, да ты нисколечко не ослаб! — восхитился Кривонос, охлопывая Сотара по плечам.

— Тебе тоже заморская еда пошла впрок. Ну-ка, ну-ка дай разгляжу тебя, — отстраняясь, окинул гостя долгим взглядом лорд-протектор Велона.

— Что на меня смотреть, кости все при мне, да и шкура пока на месте. Это ты, вон какая птица, королем глядишь!

Барлейт Сотар и впрямь выглядел очень достойно. Смуглый то ли от проведенного на солнце времени, то ли по природе, с тронутыми сединой зачесанными назад волосами и черными усами он носил застегнутый под горло приталенный темно-красный кафтан. На правой руке поблескивал золотой перстень с соколиной головой. В глаза птицы были вставлены два красновато-коричневых драгоценных гиацинта. Но главной драгоценностью в платье Сотара был его пояс. Широкий, стягивающий немного погрузневшую с возрастом талию, из редкой золотисто-рубиновой ткани, увенчанный массивной золотой пряжкой. Переливались, играя цветами, искусно инкрустированные в неё самоцветы. Один такой пояс стоил как несколько крупных дворянских поместий. То был истинный символ власти, у презирающей кич, носящих ожерелья и многочисленные украшения торговцев, аристократии старой закалки. По сравнению с ним всё остальное убранство Сотара, могло показаться дешевкой.

— Ну и ну, — покрутил головой Кривонос, — аж глаза слепит.

— Что ты, — рассмеялся довольный Барлейт, — это мелочь. Необходимая дань статусу и прочей дребедени, писанной в дурацких церемониальных томах. Ты бы посмотрел, что напяливают на себя заседающие в Собрании щеглы! Вот где безумство роскоши!

— Хм, — только и сказал на это, чуть нахмурив брови Грив. Пожалуй, не было в мире второй более раздражающей его темы, как та, что касалась богатых чудачеств Бестигвальдского дворянства. Но на сей раз тему развить не вышло: в коридоре послышался быстрый топот чьих-то ног и детское пыхтение.

— Куда? — послышался за дверью суровый голос Ториаса. — Занят он!

— Пусти! — возмущенный писк, возящегося и, судя по всему пытающегося вопреки запрету прорваться в кабинет хозяина замка, принадлежал мальчику лет восьми.

— Я сказал, он занят! — грубо рычал Ториас. — Иди играй в другое место!

— А ну отойди! Отойди, а то я проткну тебя пикой!

— Да ты её еще лет пять не подымешь, неженка!

— А вот и подыму! Подыму тебе назло! И тебя же первого проткну! Ну-ка пусти! — последнее требование, судя по сбивающемуся и натужному голосу, было озвучено откуда-то из-под мышки Ториаса. Судя по накалу страстей, под дверью лорда Сотара грозила начаться освободительная война.

Словивший на себе взгляд Кривоноса Барлейт нахмурился, явно, будучи не в восторге от сцены. Между бровями залегли две вертикальные черты.

— Тори! — громко крикнул он. — Пропусти его!

Шлепок, стук, озлобленное сопение сквозь зубы. В раскрытую недобро глядящим Ториасом дверь протиснулся семилетний мальчик, с взъерошенными черными волосами и большими зелеными глазами. Выдержавший борьбу со старшим братом, тяжело дышал, но держался так важно, что могло показаться, будто он выиграл генеральное сражение против втрое превосходящих войск.