Меч и его Король - [30]

Он рассмеялся — от неожиданности.

— Вот как. Аналитический обзор.

Это прозвучало так чужеродно… и так по-рутенски, что я не нашелся, чем ответить.

— Что ж. Видите ли, подобное возмущение низов всегда бывает спровоцировано сверху. Причина? Девочка никак не могла нажить личных врагов и в достаточной мере безобидна в политическом смысле. Разве что некие знатные дамы хотят расчистить себе или дочери место около принца… Хотя самое надежное положение не у супруги, но как раз у метрессы. Никаких обязанностей, одни привилегии. Извечная женская вредность? Несерьёзно. Значит, некто хочет пешкой сместить ферзя. Принца? О нет. Он тут пострадавшая сторона. Королеву? Не думаю. По всеобщему мнению, она при вас ничто и звать никак, простите великодушно. Мать ваших детей. Нерассуждающее лоно. Вас самого? Вряд ли, однако вполне возможно. Но самая главная мишень, я так полагаю, — нерождённый. Именно за ним ведется охота.

— Почему вы так считаете?

— Это же совпадает с вашими личными выкладками.

— Слишком совпадает. Оттого и спрашиваю.

— Если бы хотели погубить всех, было бы предъявлено обвинение в тройном оргиастическом действе и вдобавок в скотоложестве. Если бы одну девочку… да нет, вряд ли, она ничего не значит сама по себе. Ну, к примеру, в колдовстве, живым свидетельством коего был некий сатанинский дружок.

И так, как некто повел дело, самым прямым следствием окажется вполне естественный abortus. Вот увидите — если это произойдет, все обвинения заглохнут сами собой.

— И что вы предложили бы для защиты?

— Тянуть процесс как можно долее. Допрашивать свидетелей бережно и без применения силы. Скрупулезно сопоставлять различные показания. Я так думаю, приговор всё же будет не в пользу нашей юной госпожи — иначе толпы восстанут.

Нужно было слышать, с каким презрением он произнес это «толпы».

— А ее на это время спрятать как можно надежнее.

— Это всё общее место. Что бы вы сказали о самом заговоре?

— Для такого нужно обоюдное и всецелое доверие — ибо сие отнюдь не общее место, как вы изволили выразиться, а самое болезненное изо всех. Но именно оттого, что я не могу полагаться на доверие, я никогда не стану лгать. Это всё моя склонность говорить парадоксами и так же действовать, как вы убедитесь в дальнейшем.

— Вот как. И что это означает?

Мессер Барбе налил себе еще вина, неторопливо вдохнул его аромат, поднял хрусталь к лицу и произнес, глядя на меня через темно-алую жидкость:

— Мы связаны тайной исповеди. Это своего рода условный рефлекс, как говорят в Рутене. Причем вбитый намертво. Однако никто и ничто не запрещает нам вести расследование на основе того, что мы узнали, а также сообщать данные, что получены законным путем.

— Я учту. И что вы имеете мне сказать на этих законных основаниях?

— О. пока ничего. Однако в ближайшем будущем я могу получить естественный доступ ко многим сердцам и душам. Разумеется, мы заранее предупреждаем, чтобы никто не называл нам имен и не отчитывался в чужих грехах. Но вы удивитесь, о скольких животрепещущих и вполне конкретных реалиях мы узнаём и на подобных — весьма стеснительных — условиях.

Я хотел спросить, получу ли я доступ если не к сим реалиям, то хотя бы к конкретным выводам из них. Но тотчас понял всю бестактность вопроса, потому что мессер Дарвильи поднялся с места и сказал:

— На сем разрешите откланяться. О нет, лобызать мой перстень не нужно ни теперь, ни впредь. А на прощание разрешите преподнести вам сомнительной чистоты афоризм. Толпа есть лишь безмозглое туловище — ей не обойтись без головы. Но всегда найдется шея, что вертит сей головой — вот по ней и приходится ударять, чтобы удалить саму голову.

И еще, — обернулся он ко мне от самого порога, — вы не задавали себе вопроса, куда и ради чего отъехали от вашего двора сьер Торригаль и его сын, а ваш названый брат?

— Я думаю, это дело их жены и матери.

— Вы так им троим доверяете?

— Снова о том же самом. Да — потому что если бы они хотели бы со мной покончить, меня бы не спасло вообще ничто.

Он величаво кивнул — и удалился восвояси.

Второе событие и второе же действие драмы происходило в тех самых глубинах, куда мы запрятали девочку. Явились трое: Эстрелья, Стелламарис — и я сам. В качестве заинтересованного свидетеля. Эстрелья вовсе не похожа на старуху — седина, кажется, лишь ее молодит, а морщинки около глаз придают шарма. Стелла известна именно тем, что никогда не меняется. Ну, а со мной вы уже ранее познакомились.

Фрейя вся сплошь зарёвана, однако вид у нее решительный. И, скажите на милость, этот негодник Бася тут же. На крыс охотится, не иначе.

— Самое главное теперь — тянуть время, — говорит Эстрелья. — Оттягивать развязку. Время дарует неисчислимые возможности и варианты — надо только суметь использовать его правильно. Есть разумное зерно в том, что эти скоты наверху потребовали твоего заточения, хотя того на самом деле не подразумевалось. Мы оказались для них слишком послушны — или проницательны.

— Почему? Не забывайте, что я тупая блондинка.

— Даю наводку, — фыркает Мария Марион. — Как проще уничтожить или затравить человека — в стенах или вне стен?

Фрейя всхлипывает, хотя вроде как не от чего и, главное, нечем.