Меценат - [4]

— А что, нельзя, что ли? — спросил Венька. — Что, постановление такое есть? Наоборот, у нас поощряется совмещение профессий. Вот я, к примеру, и тракторист, и комбайнер, и шофер.

— Ради бога — сказала начальница. — Никто не запрещает. Но ведь у нас есть прекрасные композиторы! Например: Фрадкин, Френкель, Флярковский; Шаинский, Колмановский: Вам что, они не нравятся?

— Ну почему же! — возразил Тихомиров. — Хорошие ребята. Но их все исполняют. И по радио, и по телевидению. А нам хотелось исполнить такое, какое только у нас, а у других нет.

— Но это не критерий, — возразила начальница. — Свое, чужое. Всё наше. И все имеют право брать из копилки культуры»

— Из копилки берут, когда. своего не хватает, — снова встрял Венька Ильин. — А у нас свое есть. И еще вы ошиблись, — Ильин ткнул пальцем в программу. — Песню про трактор написал я, так что Михалыч не все сам делает.

— Ах, значит, вы написали? — воскликнула начальница. — Вы что, газет не читаете? А газеты призывают: девушки, на трактор! А вы, значит, против призывов партии и правительства?

— Он член партии и не может быть против призывов, — вставил парторг Буянов.

— Ах, так! — обрадовалась начальница. — Тогда будем разговаривать как коммунист с коммунистом.

— Давайте, — согласился Венька. — Между прочим, в песне я не против, чтобы женщина работала на тракторе. Но женщине надо давать только легкие трактора, скажем, «Беларусь», а на тяжелых им работать нельзя.

— Поймите, — возразила начальница, — песни о тракторах не предмет для искусства.

— А что предмет? — спросил Венька и запел модную в этом сезоне песню: — «Облака, облака, облака, никогда, никогда, никогда, и всегда, всегда, всегда любовь». Это, что ли, предмет?

По-видимому, начальница поняла, что с Венькой ей не справиться.

— Тогда я хочу выслушать мнение секретаря партийной организации, — сказала начальница.

Буянов задумался, полистал блокнот со своими записями и наконец изрек:

— У секретаря партийной организации мнения нет.

— Как это нет? — удивилась начальница.

— Нет, и все, — сказал Буянов. — А почему это у секретаря должно быть мнение по каждому поводу? Это несерьезный подход. Я подумаю, осмыслю, посоветуюсь. Лично мне, например, песни нравятся. Хорошие песни и душевные.

— Значит, ваше мнение, что песни хорошие и душевные? — уточнила начальница.

— Это мнение зоотехника Михаила Петровича Буянова, — подтвердил Буянов. — А мнения секретаря партийной организации Буянова пока нет. Но будет.

— Да, — сказала начальница, — ситуация.

И туг взял слово Тихомиров:

— Мы благодарим комиссию за ценный разбор. Мы учтем все замечания к вашему следующему приезду. А теперь всех прошу к столу пить чай. Когда вы еще доберетесь до дому!

— Чаю я бы выпила, — высказала наконец свое мнение инспектор.

И всем сразу стало легче. И все двинулись к кабинету директора клуба, в котором был накрыт стол. Тихомиров и Венька замыкали шествие.

— С этого надо было начинать, — резюмировал Венька. — Поначалу пропустили бы по рюмашке и были бы сговорчивее.

…Подобревшую комиссию усадили в «газик».

— С удовольствием приедем еще раз, — на прощанье сказала начальница.

— С нетерпением будем ждать, — заверил ее Тихомиров.

— А ты чего им поддался? — начал снова Венька, когда комиссия отъехала.

— А кто тебе сказал, что я поддался? — удивился Тихомиров. — Чуть-чуть подправишь для видимости, приедут во второй раз и примут.

— А если «чуть-чуть» не пройдет? — не унимался Венька.

— Еще раз попросим приехать, — спокойно пояснил Тихомиров. — В конце концов им надоест ездить.

— А если упрутся? — допытывался Венька.

— Тогда попросим область рассудить нас.

— А если область их поддержит?

— Тогда обратимся выше. Кто-то должен не выдержать, устать и сдаться…

Учительницы жили ближе всех к клубу и отошли первыми. Потом ушли Венька и музыканты. У своего дома распрощался Буянов, Тихомиров поколебался, но все-таки пошел с модисткой дальше. Было по-весеннему светло, и они были видны отовсюду: из домов, из дворов, из магазина — стандартной коробки с витриной на всю стену, в которой ничего не выставлено. Модистка будто и пе замечала этих взглядов и шла спокойно и гордо. Тихомиров топал рядом, стараясь не смотреть по сторонам.

— А может, пригласить нам писатели? — вдруг спросил Тихомиров. — Ну, того, что пьесу написал. Пусть бы он выступил, разъяснил.

— А зачем приглашать? — удивилась модистка. — Ничего он нового не скажет. Все, что он хотел сказать, он в пьесе сказал.

— В общем-то, конечно, — согласился Тихомиров. — Но, может, посоветуемся с ним по твоему вопросу с Пеховым?

Модистка махнула рукой:

— Советуй тут, не советуй, не могу я без него. Затмение на меня нашло. Так и тянет к его дому, чтобы только увидеть его. Иногда по три раза за вечер прохожу мимо. Смеются надо мной бабы. Я думаю, его жене однажды надоест, возьмет она ружье и застрелит меня — поверь, есть у меня такое предчувствие. И пусть застрелит.

— Перестань глупости говорить, — оборвал ее Тихомиров. — Безвыходных положений не бывает. Найдем выход.

…Дом Тихомирова оказался закрытым изнутри. Тихомиров дернул посильнее, и крючок соскочил, но дверь из комнаты тоже оказалась запертой и не поддавалась.