Мазохизм: Юнгианский взгляд - [47]

Театр мазохиста, известный в психиатрии как мазохистский эксгибиционизм, совершенно бессистемен и вызывает ощущение хаоса. Сценарии повторяются, сюжеты неправдоподобны и тяжелы для восприятия, финалы мрачны и предсказуемы, как сама смерть. Никогда не сходят со сцены самоуничижительные образы, искусственное страдание, постыдное поведение. Поэтому нечего удивляться более мазохистскому, чем обычно, проявлению здесь мазохизма, враждебному отношению аудитории, разгромным рецензиям. Находясь в обществе мазохиста, каждый из нас может ощутить некоторое извращенное восхищение, вызванное его поразительной неуспешностью. Всем нам так или иначе иногда приходится находиться на сцене и что-то изображать, даже если это происходит, когда мы сидим в кресле дантиста или пришли в магазин за продуктами. И независимо от нашего желания иногда мы разыгрываем из себя глупцов и учимся улыбаться, ухмыляться, держать эту ухмылку и извлекать из ситуации максимум при минимуме возможностей. Для мазохиста эксгибиционизм — возможность не только выразить себя, но и сделать себе имя в лучах театральных прожекторов. Вместе с тем актер и аудитория согласны: эксгибиционизм — это представление, которое, чтобы сохранить эстетику, никогда не должно состояться. Но оно становится самым длительным в городе шоу: «вот он я».

Всем нам известны люди, испытывающие, показывающие и даже гордо выставляющие напоказ свою эмоциональную боль. У взрослых и детей существует одинаковый импульс, побуждающий их демонстрировать свои шрамы и раны. Мазохисты-эксгибиционисты бывают ранимы легко и часто. Они сверхчувствительны к физической боли, безусловно готовы и получить травму, и быть отвергнутыми, поэтому их пораженное «я» взывает к финалу: «покончить со всем и сразу». Но игра никогда не кончается. Продолжая играть до невыносимой сумятицы амбивалентных чувств — своих и зрительских — они, по-видимому, пытаются исчезнуть и раствориться и вместе с тем демонстративно требуют к себе внимания.

Психология в какой-то мере связывала мазохизм с нарциссизмом вследствие его склонности к эксгибиционизму: ненависть к себе обусловлена любовью к себе посредством самовыражения. Тогда эксгибиционизм становится ауто-эротической оргией, потворством своим желаниям. Но нам следует пристально взглянуть на сам феномен эксгибиционизма, на то, что реально раскрылось и что осталось скрытым при саморазоблачении.

Дионис, бог-покровитель мазохизма, носит «улыбающуюся» маску. Когда мы видим эту улыбку маски, нам следует думать, что мазохизм — это фальшивая боль, что это — страдание сценическое, а не трагическое или драматическое. Но, как и в любой драме, аудитория не всегда осознает то, что видит. Да и сам мазохист не всегда знает, что делает. В конечном счете, находясь прямо перед маской, можно видеть «реальное» лицо, а со спины маску вообще нельзя увидеть.

Мазохист-эксгибиционист надевает маску парадоксалиста. Чаще всего это явное внешнее выражение (эксгибиционизм) унижения и боли; вместе с тем здесь ощущается попытка «впитать» в себя удовольствие. Маска — это истинное лицо, выражающее мазохистскую боль и/или удовольствие в данный момент. Маска — это застывшее, неподвижное выражение нестерпимой крайности.

Но, как и находящийся за ней бог, маска создает иллюзию. За ее напряженной улыбкой — другое, истинное лицо, утаивающее что-то такое же живое и даже более насущное для мазохиста. По словам Ницше, «каждый глубинный дух носит маску». Как только из-под этой маски что-то открывается, оно оказывается в обычном человеческом измерении и теряет глубину. В процессе представления мазохист теряет свое ощущение подчиненности, глубины и индивидуальности своей внутренней драмы. Он чувствует холод, смерть, свойственную мортификации, под ледяным, лишенным любви взглядом. Маска защищает того, кто ее носит, но одновременно она защищает и аудиторию. Реальная драма продолжает разворачиваться за сценой, за кулисами, где-то вдали. Гримасы боли и удовольствия актера-мазохиста скрыты за застывшей улыбкой и невидящими глазами маски.

Возможно, благодаря своей защитной функции маска позволяет снимать эмоциональное напряжение. Совершая стремительный порыв вперед, мазохист высвобождает то, что происходит у него внутри. Он не должен сдерживать внутри и скрывать за спиной свою боль. По существу, напряжение и боль столь велики, что их уже нельзя сдержать; они должны вырваться наружу, во внешний мир. Возможно, степень преувеличения, столь характерная для мазохизма, пропорциональна степени эмоционального напряжения, которому требуется разрядка. Испытывая необходимость в облегчении, мазохист в свою очередь должен заставить свою аудиторию это почувствовать. Во всех смыслах демонстрация — это принудительное представление.

Высвобождение энергии может вызвать ощущение внутренней опустошенности. Так как мазохист вынужден разыгрывать свою роль на сцене, опустошается его мир за кулисами, т. е. его внутренний мир. Удовлетворяя свою потребность в эксгибиционизме, мазохист редко признает наличие тяжелой маски, которую нельзя снять и которая участвует в драме внутри его души. Если мазохист был прочно связан со своими внутренними потребностями и мог их считать таковыми, то не нужно было никакой драмы, преувеличения, повторения, маски, этого вынужденного и напряженного представления. Но мазохист делает то, что было едва заметно, болезненно очевидным. Он извиняется, перед тем как (неизбежно) оскорбить, заявляет о своем отвержении, перед тем как оно (неизбежно) происходит, и скрывается, прежде чем его (неизбежно) вышвырнут вон. Это происходит потому, что он не может в достаточной мере почувствовать свое удовольствие и отвращение, боль и стыд, потому что вынужден заставлять свою аудиторию видеть слишком много.