Майские ласточки - [47]

В стороне от главной полосы, где на бетонку садились тяжелые лайнеры, начиналось травянистое поле, по границе опушенное мелким кустарником, как шуба-романовка. С этого места начинались владения эскадрильи. На линейке стояли легкие Ан-2 красного цвета и вертолеты Ми-8.

Диспетчеры аэродрома редко оповещали о вылетах Ан-2 и вертолетов, но летчики напряженно работали, как трудолюбивые пчелы. Летали в самые отдаленные экспедиции, поисковые отряды сейсмографов — на Полярный Урал, Ямал и Крайний Север.

Олег Белов любил здание вокзала. Ходил среди пассажиров, ловя обрывки разговоров и бесконечных рассказов об увлекательных путешествиях, необыкновенных находках геологов. По решетчатым ящикам с фруктами он сразу определял группы отпускников. Вокзал для них являлся местом отдыха, как дневка птичьих стай, перед новым полетом в Надым, Тарко-Сале, Таз и Уренгой. Летчик стремился в массе людей отыскать своих пассажиров, которые, как он верил, были беспредельно влюблены в вертолет. И он безошибочно узнавал их по необыкновенным, фантастическим костюмам: собачьим унтам, энцефалиткам, черным накомарникам, высоким резиновым бродням: буровиков, помбуров, коллекторов, шоферов и дизелистов. Вглядывался в нажженные морозом лица романтиков, в воспаленные от снега глаза и старался представить их на буровых или в просторном фюзеляже своего вертолета вместе с тяжелыми грузами. Заочные знакомства укрепляли веру молодого летчика в необходимость его работы. При нем называли поселки и отдаленные точки, куда стремился попасть этот неспокойный народ (бородатые геологи, буровики, сейсмологи и мерзловики), и границы полуострова Ямал сразу растягивались на сотни и тысячи километров. Пока о них он судил по своей полетной карте, исчерченной линиями маршрутов.

Письма матери из Одессы Олег читал нетерпеливо. Казалось, они приходили из другого мира, пропитанные горячим солнцем, сохраняя запах цветущих акаций. Вспоминал о солнечных и беззаботных днях детства. Купание в море, ловлю на самодур селедки и скумбрии. Чтобы не пугать мать, не писал ей о пережитых сибирских морозах, пургах и долгих туманах. Здесь было все по-другому. Синел снег на широкой Оби. Ледоход поражал воображение. По реке медленно проносились огромные льдины, наталкиваясь друг на друга. Высокая вода залила луга, низины и озера.

В дождливые дни солнце встречали, как долгожданный праздник. На аэродроме снег таял быстрее, открывались небольшие поляны, и проглядывали колкая трава и стелющиеся березки.

По дороге на аэродром Олег Белов замечал стайки перебегавших белых куропаток.

Летчики в эскадрильи много рассказывали об удивительной осенней охоте на озерах и реках. Убивали на пролете гусей и уток. Ачкасова называли лучшим охотником. В спор часто вмешивались рыболовы. С удочками и спиннингами они выезжали на Полярный Урал ловить тальму и хариусов.

Олег Белов не знал, отдать ему предпочтение охоте или рыбной ловле.

Томаса Кузьмичева не трогали рассказы охотников и рыболовов. В свободное время он присаживался к столу и занимался чеканкой. Завалил комнату обрезками латуни и алюминия.

Олегу Белову нравилось увлечение друга. Он часами следил за его работой, стараясь научиться увлекательному искусству.

Туманы закрывали летное поле аэродрома. И такие дни летчики эскадрильи проводили в учебных классах, нетерпеливо посматривая со второго этажа на молочные облака. Иногда доносился гул взлетавших тяжелых лайнеров. Они уходили в Москву и Тюмень.

— Живут люди, — вздыхал Томас Кузьмичев и лохматил длинные волосы. — Передовая техника. Полеты без ограничения! Командир! — обращался он к Ачкасову. — Я усвоил: в марте мы не летали. Был месяц Большого обмана по ненецкому календарю. Наступил май — месяц Отела, а я налетал тридцать часов. Как называется месяц туманов? А, командир?

— По-ненецки? — спросил Ачкасов, хмурясь.

— А как же иначе?

— По-ненецки — плохой месяц туманов, — сказал комэска серьезно. — А по-русски — плакал наш квартальный план перевозок.

— Месяц — Плакал план! — засмеялся Олег Белов. Ему все больше и больше нравился малоразговорчивый, неулыбчивый командир эскадрильи. Ачкасов не терпел, когда летчики слонялись без дела по комнате из угла в угол. Особенно раздражал телевизор, и он запрещал его включать в рабочее время.

— Кинофильмы смотрят вечером, — говорил он назидательно и хмурил черные брови, сросшиеся на переносице. — А летают и учатся днем. Время надо уметь ценить. Дни летят быстро, не успел оглянуться — месяца и нет! Смотришь, уже и год прошел!

Олег Белов заметил, что Ачкасов не любил повторять приказания дважды. Никогда он не повышал голоса, но в минуту недовольства у него хмуро сдвигались брови и жгучим становился взгляд. Глаза комэска теплели, когда он рассказывал о своих детях или об очередном вылете на вертолете. Он был влюблен в Ми-8. Говорил о нем, как о живом существе. Приезжая на аэродром, в любую погоду направлялся к своему вертолету и долго стоял около него, а потом не спеша обходил все стоянки машин.

От ангара начинался «железный ряд» — стоянка неисправных вертолетов. На одном меняли лопасти, на других движки или производили профилактический ремонт.