Замарайка

Лисенок родился в Месяц Отела.

Рядом с ним ворочались в сене его братья и сестры. Толкались, отшвыривали от теплого бока матери.

Лисенок еще не знал, что на Севере выживали самые сильные звери. Попробовал встать на ноги, но они прогнулись, как прутики, и он упал. Скребя лапками, медленно пополз на животе.

Скоро лисенок снова оказался под густой шубой матери. Согрелся.

Давно май не был таким холодным, с лютыми морозами. Вторую неделю мела пурга. Ветер гонял по тундре тучи колючего снега, заметая низины, буераки, замерзшие озера и реки.

Весна запаздывала. Она пропустила все сроки прихода и не торопилась на дальний Ямал с солнечным теплом и птичьим гомоном.

В пургу ночи казались особенно долгими и черными. Около оленьих стад бродили волки. Тоскливо выли.

В такие ночи пастухи стреляли из ружей, отпугивали волков от оленьих стад. Искали занесенных снегом важенок с маленькими, только родившимися телятами.

Но лисенку не было до этого никакого дела. Он был согрет, сыт и крепко спал под незатихающий вой ветра. Его разбудили два щенка. Его братья. Они напали на него и вытолкали из гнезда, где он лежал на соломенной подстилке.

Маленький лисенок упал на холодный пол клетки. Собрался ползти, но лапы провалились в круглые дырки. Намерзшая на холоде металлическая сетка обожгла голое брюшко. Лисенок первый раз столкнулся с ледяным дыханием мороза. Свернулся клубком, чтобы согреть лапы. Но тело его еще не обросло густой шерстью, хвост не был опушен.

Было далеко за полночь. Лисенок не видел над головой ни черного неба, ни холодного блеска сверкающих звезд. Он слабо зевнул. Положил голову на сетку. Стал засыпать.

Но в этот момент к клетке черно-бурой лисицы подошла пожилая женщина-зверовод по имени Хороля. Она взяла коченеющего лисенка и спрятала под свою шубу-кухлянку. Там уже лежало несколько щенков из других клеток — лисят и песцов.

В бревенчатой сторожке зверофермы черно-бурый лисенок отогрелся. С удовольствием вытянулся на теплых кирпичах. Ему показалось, что он снова подкатился под теплый бок матери, и он спокойно заснул.

Днем в сторожку приходили греться женщины-звероводы. Усаживались у раскаленной печи. От их ватных курток и кухлянок пахло зверями. Отдохнув, женщины неторопливо ели строганину, пили крепкий, горячий чай.

Седая Хороля уставала больше других. Она была самой старой. Пригревшись, часто засыпала за столом. Но сон ее всегда был коротким. Так случилось и в тот день.

— Беда, шибко метет пурга, — сказала, проснувшись, Хороля, прислушиваясь к сильным порывам ветра. — Беда… Звери давно не лопали свежего мяса… Болеют… Надо ехать к пастухам.

— Заблудишься, пурга, — отговаривали женщины. — Мужиков надо посылать…

— Правда, — соглашалась сразу Хороля и сама себе объясняла — Нет мужиков… Председатель колхоза погнал к олешкам.

— Пошли Хосейку.

Хороля промолчала, а потом сказала с болью:

— Хосейка слабый… не похож на ненца… поедет — заблудится… плохой охотник… плохой рыбак… плохой ясовей.

В колхозе большая звероферма. Клетки со зверями двумя рядами стояли на высоком берегу Оби. От мороженой рыбы несколько дней подряд болели черно-бурые лисицы, песцы и рыжие огневки.

Лисенок не понимал, чем встревожены женщины-звероводы, не понимал их разговора. Не знал, что заболела его мать — черно-бурая лисица. На звероферме она считалась самой красивой. За ней заботливо ухаживали, расчесывали железными гребнями. У матери не было имени, а только порядковый номер: 344.

Под этим номером черно-бурая лисица значилась в толстой книге, где записаны родословные зверей. В эту книгу старший зоотехник должен был записать и всех ее лисят, родившихся ночью, в пургу. А родилось их ровно десять.

…Черно-бурый лисенок получил из рук заботливой Хороли соску с теплым молоком. Жадно зачмокал. Он еще не научился быстро глотать и сразу же захлебнулся. Понял, что в бутылке много молока и не надо сильно нажимать на соску зубами.

Лисенок насосался. Раздулся от молока. Живот его стал круглым и тяжелым. Трудно стало двигаться.

Лисенок скоро стал узнавать женщину, которая каждый день его кормила. Кухлянка ее пахла кислым молоком. Встречая знакомую женщину, черно-бурый лисенок радовался и оживленно бегал.

Пурга давно утихла. Дул южный ветер. На высоком берегу Оби начал сползать снег. Обнажилась земля. Проглянули маленькие зеленые листочки березок, ивок, бугры и моховые кочки.

Оленеводы повеселели. Подолгу смотрели на небо, где стремительно плыли белые облака.

— Пуночки прилетели! — Пастухи радостно сообщали эту весть друг другу. — Принесли весну.

В бревенчатом домике на звероферме тоже почувствовали приход весны. В дверную щель врывался сырой ветер. Тяжело полз по щелястым доскам пола. Лисенок жадно тянул маленьким носиком, волновался. Он не понимал запахов. А ветер пах оттаявшей землей, травой, клейкими почками.

На восьмой день лисенок открыл глаза. Керосиновая лампа под потолком ослепила его. Он испугался и забился в угол за печку.

Скоро он привык к яркому свету. Зверьку стало тесно за печкой, где он лежал с другими лисятами. Если бы он умел считать хотя бы до пяти, то узнал, что звероводы в пургу спасли еще четырех щенков — трех песцов и одного рыжего лисенка.