Майдан для двоих - [2]

Я падаю на мостовую, из подвала выскакивает испуганная Катя и помогает мне подняться на ноги.

— Ты слишком категоричен. Никакой пропаганды фашизма я здесь не вижу. Обыкновенная историческая реконструкция, — отчитала она меня с утра.

Но я стоял на своём и не собирался каяться:

— Как ты не понимаешь, что вас исподволь приучают к нацизму!

— Пить надо меньше! — фыркнула она и замкнулась.

Мы не разговаривали целый день, всю дорогу от Львова до Киева. Но дома мы помирились, мама Кати была в отъезде.

За две с половиной недели нашего воссоединения это была уже вторая серьёзная размолвка. Будь на месте Кати любая другая девушка, я бы давно с ней расстался. Все её недостатки я видел. Слишком большое значение она придавала деньгам, материальному статусу. А для меня деньги всегда являлись средством, но не целью. Когда они у меня были — я их тратил, когда не было — жил экономно. Копить, откладывать — это не в моём характере. Об её толерантности к украинскому нацизму я вообще не говорю. В этом вопросе мы были крайними антагонистами. Чтобы я спал с поклонницей Степана Бандеры?! Но ведь сплю же, занимаюсь с ней любовью. Стоит ей провести пальчиками по моей руке или прошептать на ухо ласковые слова, я забываю обо всём и ничего больше не вижу, кроме сочных спелых губ и белой нежной шеи…

С Катей я познакомился шесть лет назад в Крыму.

— Привет. У тебя закурить есть?

Меня окрикнули с танцплощадки. Я посмотрел с лестничной ступеньки наверх и зажмурился. Свет неоновых ламп резал глаза. Но очертания её я уловил. Рослая юная кобылица. Лет восемнадцати. Должно быть, после школы. Получила аттестат и махнула в Крым оторваться. Не фотомодель, какие мне тогда нравились. Но фигуристая. Кровь с молоком. В общем — рабочий вариант. На безрыбье, как говорится, и рак — рыба.

До открытия музыкального фестиваля оставалось ещё три дня. В карманах у нас со Стасом (моим друганом) после сочинского вояжа денег оставалось впритык: на обратную дорогу и на неделю очень скромной жизни на море. Да будь у нас деньги, нас бы никогда в эту дыру не занесло. Одни пенсы и одинокие мамаши с детишками. Живём в каком-то сарае на краю хутора. Стены пахнут свежей извёсткой, а пол — дешёвой краской. Всё убранство — две железные панцирные кровати. За маленьким окошком с мутными стёклами начинается кукурузное поле. Початки ещё не созрели, только скот кормить. Эх, почему не виноградник или фруктовый сад? Удобства все во дворе. Покосившийся фанерный сортир. Рукомойник с осколком потемневшего зеркала на краю хаты. Лучше совсем не бриться, чем резаться под холодной водой. Трёхдневная щетина на почерневшей от солнца и моря физиономии давно выгорела и не сильно бросалась в глаза.

Я сразу понял, что она — вруша. Из кармана её шорт выглядывала пачка сигарет. Но сделал вид, что ничего не заметил.

— Мерси, — кокетливо ответила незнакомка, беря сигарету. — А прикурить можно?

Она присела рядом, задымила вместе со мной и принялась болтать без умолку. Даже музыка на летней эстраде ей не мешала.

— Я из Киева? А ты?

— Из Сибири.

— То-то я смотрю, на украинца не похож. И не москаль.

— А кто это?

— Эх, темнота ты дремучая! Москаль — москвич, значит. Или русский.

— А я что, по-твоему, не русский? — слегка обиженно переспросил я.

— Да какой же ты кацап?! Чернявый, а глаза такие волоокие, прямо сейчас бы утонула в них. Меня, кстати, Катей зовут. А тебя, красавчик?

— Дан.

— Даниил?

— Нет, проще. По паспорту — Данила, а друзья зовут просто Даном. Пойдём к морю?

— С тобой — хоть на край света.

К своему английскому совершеннолетию, мне казалось, я научился разбираться в женщинах. С партнёршами для секса проблем не возникало. Лёгкий перегляд, вроде бы ни к чему не обязывающий, но полный вызова и дерзости, чтоб мурашки пробегали по спине. Первые прикосновения, первый поцелуй, и уже понятно, моя это девушка или не моя. Случались, конечно, и ошибки, но редко.

Катя оказалась «моей» стопроцентно. Мы купались голыми по ночам, целовались далеко в море, сплетаясь телами так, что однажды чуть не утонули. Занимались любовью на заснувшем пляже. Шум прибоя, свет далёких звёзд, стоны и жаркие нежные слова, рождающиеся в самой глубине нашего удивительного человеческого существа.

Мир засиял всеми красками. Приморская деревенька уже не казалась глушью, а наоборот, благоприятствовала нашему уединению. Стаса мы благополучно сбагрили на попечение Катиной подруги. Мой приятель не испытывал от неё особого восторга, но, видя наши с Катей довольные физиономии, смирился. Ведь до фестиваля оставалось каких-то два дня.

С мужским братством случился облом, Катя с подругой решили ехать с нами на Казантип.

— У нас есть в заначке триста баксов. Обузой мы вам, мальчики, не будем, — заявила Катюша.

Ехать пришлось недолго. Одна пересадка в Евпатории. Но автобус подошёл быстро. Жара нас не успела разморить. А тепловой баланс организмов поддержало мороженое, купленное Катей в буфете автовокзала, целый пакет, но в душном автобусе мы потом мучились от жажды.

Казантип! Крымская Ибица? Не то! Пресно и буржуазно. Иностранцы, побывавшие на Ибице и приехавшие сюда, даже сравнивать не хотели две тусовки. От Крыма они были без ума. Чёрт бы побрал этих иностранцев! Из‑за них цены на постой в ближайшей деревне Поповке взлетели до заоблачных высот. За койку в летнем домике аборигены заламывали от 50 баксов. Нам посчастливилось выторговать у одной бабульки чистый сарайчик на четверых на три дня за 300 долларов. Катюхиных сбережений как раз хватило. Но теперь все заботы о развлечении и содержании киевлянок пали на наши тощие карманы.