Маятник - [3]

Черняк застал квартального надзирателя, стоявшего у дверей ссудной кассы и инструктировавшего дворников: «Свет зажгите весь, какой есть, окна отворите, мы подъезд тоже будем осматривать».

— Сколько у нас трупов? — взял быка за рога Черняк.

— Я бегло осмотрел кассу. Труп видел только один, в комнатке за кухней.

— А хозяин где?

— Пока не установлено.

— Ясно. А это кто? — кивнул Черняк в сторону Лихачева и Пальцевой.

— Мы-с свидетели, — важно объявил скорняк.

— Свидетели чего?

— Того, как нашли тело безвинно убиенной девочки.

Черняк на секунду задумался над заковыристым ответом:

— А кто нашел-то?

Лихачев молча ткнул пальцем в старшего дворника, который площадкой выше прилаживал лестницу к высоко расположенному окну.

— Эй, братец, оставь свою лестницу, поди сюда, — позвал его Черняк, — Ты кто таков будешь?

— Анисим Щеткин, старший дворник дома 57, — стал навытяжку Анисим, — По распоряжению господина квартального надзирателя открываю окна в подъезде.

— Не трогай окна, — махнул рукой Черняк, — Рассказывай как было дело.

Разобравшись в обстоятельствах обнаружения трупа, сыщик кратко проинструктировал всех троих:

— Раз уж вляпались в это дело, то будете нашими свидетелями. Сейчас проходите вместе со мною внутрь, смотрите за моими действиями, сами ничего не трогаете, никуда не ходите, не трындите, стоите молча. Потом будет составлен протокол осмотра места преступления и вы в нем будете поименно названы.

Они вошли в помещение кассы. Анисим указал сыскному агенту на дверь в кухню, через которую можно было попасть в дальнюю комнату.

— Там, — коротко сказал он.

Черняк первым прошел в кухню, встал в центре и цепко оглядел её. Ни к чему не притронувшись, он двинулся дальше, в неказистую дверь, за которой виднелось кресло с трупом. За Черняком следовал младший урядник, квартальный же надзиратель остался стоять на лестничной площадке.

Черняк, войдя в комнатку, оглядел кресло с трупом и присел перед ним на корточки. Втянув ноздрями сладковатый противный запах крови и человеческих испражнений, он распорядился открыть окно. В комнатке было небольшое грязное оконце, выходившее во второй от Невского проспекта двор, но Черняк решил его сейчас не трогать. Комната была вся заставлена мебелью: тут были диван, 3 стула с мягкими сиденьями, два кресла — все это было по виду новёхонькое и стояло как попало: диван у окна, к нему, как бы образуя просторное ложе, были приставлены стулья. Одно из кресел, с телом девочки, было придвинуто к дивану, другое же загораживало дверь в маленький чулан, где помещался ватерклозет.

— А что, мебель новая, недавно привезли? — поинтересовался сыщик, не спеша протискиваясь между креслом и стеной и заглядывая во все углы.

— Так точно-с, ваше благородие, третьего дня, 26 августа, — ответил Анисим Щеткин, — Я же сам и помогал носить. Только мы ее не так поставили: хозяин приказал всю её в эту комнату доставить и стулья поставить прямо на диван, говорит, дескать, подожду пока по комнатам расставлять, пусть так похранится.

— А кто же тогда так ее расставил?

— Не могу знать, ваше благородие.

— Скажи, Анисим, а с убитой ты знаком?

— Конечно-с, г-н офицер. («Я не офицер», — заметил мимоходом Черняк) У нас ее тут всякий знает. Это Сарра, дочка Ильи Беккера, приказчика у хозяина кассы. Девчонка совсем, только 13 годков. Эх-хе-хе… — невесело крякнул он. — Вообще-то она со своим отцом жила в кассе постоянно. Раньше их вся семья тут жила — и жёнка беккерова с детями, дак только на лето Беккер семью отвез в Сестрорецк, осталась здесь с ним только Сарра. По ночам с папашей кассу сторожили, а днем она в конторе помогала хозяину. А в эту ночь, вишь, одна осталась — сам Беккер-то в Сестрорецк уехал.

— Хорош сторож, нечего сказать. И часто она здесь ночью в одиночку… сторожила? — продолжал свои расспросы Черняк.

— Да, почитай, постоянно… Иван Иваныч не любил, чтоб касса была без присмотру. Сами-то хозяин, хоть и был здесь, почитай, целыми днями, с утра и до вечера, а на ночь уезжал к себе на квартиру, на Болотную. Когда и Беккер стал отлучаться, хозяин просил и нас, дворников то есть, с Саррой подежурить, а потом… — Анисим опустил глаза, — девочка пожаловалась, что, дескать, шалим-с, и стала ночевать одна.

— Шалите, стало быть, да? — уточнил сыщик, — А как шалите: подол задираете, или магарыч пьете?

— Эх-к-хм… — неопределенно вздохнул Анисим.

Он избегал смотреть на труп. Помимо обычного для нормального человека неприятия смерти его раздражал высоко задранный подол праздничного платья девочки, обнажавший выше колен ее неестественно раздвинуты ноги, свешивавшиеся через подлокотник кресла и придававшие ему непристойно-похотливый вид. Светлая полоска молочно-белой кожи притягивала взгляд и одновременно пугала. Девочка лежала так неестественно, что трудно было вообразить, будто человек может по своей воле принять столь неудобную позу. Скорее всего, это убийца положил ее так и поднял юбку. А нарядные чулочки и высокие лаковые сапожки со шнуровкой, никак не вязались с кирпично-красным страшным лицом и тем безумным ужасом, что застыл в полуоткрытых глазах девочки.