Маятник бизнеса: между орденом и тюрьмой - [2]

Среди руководителей производства такого перебора не было, да и места там были весьма горячие, поэтому на мою фамилию никто не обращал внимания, хотя, впрочем, мать у меня, Ольга Андреевна Миронова, была русской. Назначение меня, вчерашнего студента, хотя и ленинского стипендиата, прошедшего всего лишь годовую школу старшего мастера и полугодовую — заместителя начальника цеха, руководителем одного из самых крупных (более 600 человек) и отстающих цехов, было очень смелым и рискованным шагом авторитетного директора. В ту пору, восприимчивый ко всему новому, я очень многое успел почерпнуть и у еврейско-украинской команды умнейших руководителей завода, и, что не менее важно, у опытнейших мастеров своего цеха. Буквально все мои мастера были так называемые практики, то есть без высшего образования, выходцы из рабочих, но с богатым опытом и знанием жизни. Через полтора-два года работы настоящей сенсацией на заводе стало вручение моему цеху переходящего Красного знамени за победу в социалистическом соревновании. Причём проходило это мероприятие весьма торжественно в Музыкальном театре, и шёл я со знаменем под шквал аплодисментов через весь зал по ковровой дорожке, как в будущем хаживали губернаторы во время инаугурации.

Двенадцатичасовой, а в последние дни каждого месяца и круглосуточной эффективной работой я оправдал ожидания директора и вывел отстающий сварочно-штамповочный цех, мёртвой хваткой держащий смежные сборочные цеха, из прорыва.

Сегодня, спустя десятилетия, имея высокие областные и даже правительственные награды, то Красное знамя, вручённое мне, молодому специалисту, оставшемуся навсегда в далёких семидесятых годах, считаю самой важной наградой, вырванной в тяжелейшей борьбе. Нередко во сне я возвращаюсь и в свой родной цех, и в свою мелькнувшую юность. Стоит закрыть глаза, и на нейронном экране памяти легко оживают события и люди тех, ставших уже далёкими, лет.

Вижу поразившие меня при первом свидании с заводом фонтаны и благоухающие клумбы цветов. Вижу ослепительные всполохи сварки, слышу бесконечные удары сотен прессов, сливающиеся в резкую и громкую непрерывную музыку, где солирует четырёхсот-тонный, самый большой на заводе пресс. Вижу просторный кабинет, расположенный на антресолях внутри цеха без вида на улицу, но зато с вечерними лучами заходящего солнца, долетающими из цеховых фонарей вдоль всей крыши огромного корпуса. Вижу и почти старинный письменный стол с зелёным сукном, хранящий тепло рук немалого числа моих предшественников. Старожилы утверждали, что когда-то стол верой и правдой служил первому директору завода, будущему министру А. А. Ежевскому. Моему большому успеху, возможно, способствовал и этот мистический стол, и утренние полуторачасовые пешие переходы из центра города до заводской окраины, и зашкаливающие трескучие морозы, и восходы слепящего своей золотистой и вечной энергией солнца, разрывающего предутренний вселенский голубоватый мрак. Как фантастически далеко было тогда до гибели предприятия, до крушения СССР и до моей сегодняшней зрелости!

Я не забуду клумбы у фонтана,

Взирал цветами утренний завод,

Как шли мы в бой к вершинам трудным плана,

А поздней ночью звёздный небосвод

Встречал прохладой победивший взвод.

Вдруг тишиной пронзили перемены,

Завод железным кладбищем замёрз.

Сам госзаказ стал знаменем измены.

И с треском выстрелов, лишённый грёз,

Кровавый рынок жизнь цехов унес.

Кроме знамени, мне, как самому заслуженному молодому специалисту и начальнику цеха, директор лично выделил прекрасную для тех времён трёхкомнатную квартиру в микрорайоне Юбилейный, который, правда, считался отдалённым, но отдалён он был только от центра города, зато рядом был лес и заливы Иркутского водохранилища. Прекрасное место и прекрасный старт!

После четырёх лет работы в цехе главный инженер пригласил меня на освободившуюся должность своего заместителя, но не срослось. Возможно, подвела фамилия, но скорей всего, против моей кандидатуры был уже новый, достаточно молодой директор, видевший во мне со временем возможного конкурента. Поэтому вместо повышения партком и дирекция склонили меня возглавить следующий, теперь уже сборочно-аппаратурный цех. Мои возражения, что я по образованию далёк от радиотехники, во внимание не принимались, пришлось уступить. Через несколько месяцев, как раз к Новому году, цех произвёл буквально фурор, существенно перевыполнив план и обеспечив большой задел передатчиков. Такого не было практически никогда. Но примерно через год стало очевидно, что заготовительные цеха не дают мне развернуться в полную силу. Деталей, в том числе и от моего бывшего цеха, хронически не хватало. Директор вместо повышения предложил мне вернуться назад, в свой первый цех. Я отказался, но стало совершенно ясно, что из замкнутого круга цехов при этом директоре мне, пожалуй, не вырваться.

И здесь как нельзя вовремя появился шанс предпринять обходной манёвр. На завод пришло место в заочную аспирантуру при Институте социологии Академии наук СССР. Руководитель службы кадров по секрету от директора предложил это место мне, а не своему, не очень любимому им, бородатому социологу, который, как выяснилось, и заказывал место в аспирантуру. Я согласился, загадав, что если заранее сдам кандидатский экзамен по самому трудному для меня предмету — немецкому языку, то легко и быстро защищу диссертацию. Так оно, с Божьей помощью, и получилось. Ко мне, как к молодому, но успешному производственнику, приёмная комиссия по языку была снисходительна. Начальников цехов в их практике просто никогда не встречалось.