Мавр и лондонские грачи - [5]

– Знаю! – Мавр кивнул. – Так в кардном у Кросса-Кровососа до сих пор работают дети? – И, когда Джо кивнул, он еще спросил: – А на какой улице твоя фабрика: на Уáйтчaпл-роуд или на Пáркер-стрит?

– На Паркер-стрит…

Этот мистер Мавр все знает! Может быть, он все-таки фабрикант или какой-нибудь родственник Кросса? Что, если он его нарочно выспрашивает? Нет. Фабриканты совсем другие. Разве они станут с ребятами так разговаривать?

– И часто работаешь в ночную? Или только изредка, в виде исключения?

– Да всегда, – с готовностью отвечал Джо. – Мы меняемся каждую неделю. Неделю в ночную, неделю в дневную. С шести до шести. Но сейчас, как они говорят, эта самая конъюнктура, и нам велят оставаться еще и с субботы на воскресенье. А так-то по субботам кончаем в полдень.

Джо удивился, что чернобородый коротко и резко свистнул сквозь зубы, будто поймав за руку вора, и осторожности ради добавил:

– Надзиратель говорит – машины не позволяют: им нельзя стоять слишком долго.

– Машины? Ха-ха! Машины-то позволяют, а вот прибыль – нет.

Мавр несколько секунд молчал. Неплохо бы испортить обедню этим ханжам – Джону и Сэмюелу Кроссам. Но каким образом? Что, если натравить на них Эндера? Визит фабричной инспекции среди ночи. Хорошенький сюрпризец для члена парламента! Пускай поперхнется воскресной сигарой!

Джо вдруг всполошился. Лучше бы он молчал. Работавшим у Кросса детям строго-настрого запрещали болтать о порядках на фабрике, а тем более рассказывать, сколько часов они работают.

Омнибус трясся по булыжной мостовой. Мавр вскоре заметил, что у мальчика слипаются глаза и он с трудом раздирает их, настороженно оглядываясь по сторонам.

– Не беспокойся, спи, не проедем, – мягко сказал Мавр.

Джо вздохнул, улыбнулся и тут же уснул.

Долго Мавр рассматривал лицо спящего мальчугана. Губы у него были еще по-детски пухлые, красиво очерченные, но бледные. Светло-каштановые волосы. Одна прядь упала на лоб. «Отливают медью, как у моей Лерхен, – подумал Мавр. – И лоб такой же ясный и чистый… Сколько может быть лет этому мальчику в диковинной куртке? Лет двенадцать-тринадцать. Весь день на ногах, чтобы помочь по дому. А ночью опять же на ногах – у машины. А крошке с искривленным плечом, в поношенном ситцевом платьице? Года на два меньше? Как она по-матерински пеклась о брате! И какое милое, умное личико, несмотря на горько поджатый рот».

Джо хрипло дышал.

Бекки шепнула:

– У него астма, и ему совсем нельзя работать на фабрике. Если б я могла пойти туда вместо него! Но меня не берут. Мне уже одиннадцать лет, а ведь нанимаются с девяти… Так бы хотелось зарабатывать! – О том, что ее не взяли из-за искривленного плеча, она умолчала.

Наконец кондуктор объявил их остановку. Омнибус опустел, они были уже в Сúти, в самом центре Лондона. Мавр сошел вместе с ними, и озадаченная Бекки спросила:

– Вы разве здесь живете?

Но Мавр повернулся к Джо, он видел, что мальчик не знает, как ему быть.

– Не беспокойся о сестре и вещах! Беги! Если повезет, еще успеешь проскочить. Всего две-три минуты седьмого! – и легонько подтолкнул мальчика, прежде чем тот успел его поблагодарить.

Джо, не оглядываясь, тут же припустил со всех ног.

Грачевник

Омнибус, громыхая, покатил дальше. Мимо Бекки спешили прохожие, раздраженно отталкивая колючую вязанку хвороста. В это время дня на всех улицах, широких и узких, царили шум и толчея. Особенно оживленно было на Оксфорд-стрит, одной из крупнейших артерий города-исполина. Тут можно было встретить людей всех сословий и состояний. Молодые клерки, кончив свой рабочий день в банковских и торговых конторах, высыпали на субботнее гулянье. Щеголи во фрачных брюках из тончайшего сукна в крупную и мелкую клетку и пожилые джентльмены в нанковых сюртуках и коротких вельветовых штанах прохаживались, обозревая горы товаров, которые Лондон, этот крупнейший торговый город Старого Света, выставляет на прилавках и в витринах магазинов для кичащихся своим богатством горожан. Скромные мещанки в темных капорах с шелковыми лентами тащили доверху набитые воскресными припасами корзинки и сумки. Они спешили, как и все, что не мешало им то и дело останавливаться и завистливым взглядом провожать элегантных дам, перебегавших тротуар, чтобы впорхнуть в собственную коляску или наемную пролетку. За этими видениями из высшего света шествовали с важным видом лакеи в белых чулках, ловя взгляды, устремленные не столько на них, сколько на корзины с тонкими яствами, букеты цветов и картонки с тортами и шляпами.

В такие минуты людской поток, будто по молчаливому уговору, замедлял свое течение. Молодые франты вытягивали шеи, женщины в ситцевых платьях и капорах таращили глаза, чтобы ничего не упустить, и с волнением прикидывали, сколько метров шелковой ленты и кружевной оборки пойдет на такую или почти такую накидку, если скроить ее самой.

Даже состоятельный человек, любуясь богатым выездом, принимался мечтать об умножении своих доходов. Но всех тут же подталкивала и уносила дальше непочтительная толпа.

Лишь изможденные работницы спешили мимо, не оборачиваясь. Мир хорошо одетых был для них так же недосягаем, как звезды на небе. Да и магазины на Окси не про них. Свои покупки они делали в других местах. За сверкающими центральными улицами прятался лабиринт тесных и грязных улочек и закоулков, где ютилась беднота. Если запоздаешь, получишь на свои трудовые гроши – хозяева, как нарочно, выдают их в последнюю минуту – самую что ни на есть заваль.