Маттерхорн - [45]

Вилльямс кивнул.

– Клянусь, ты думаешь, что это рассказ о некоем гадком малом, который никому не нравится, потому что он страхолюдный малец, а потом он вырастает и уже совсем не гадкий, потому что он и не утка. Он лебедь. Вот так-так! И конечно все лебеди белые, а все утки тёмные, но я б не сунулся с такой проповедью.

Вилльямс улыбнулся. Над Кортеллом всегда подшучивали за то, что начинает поучать, когда волнуется. Он же принимал насмешки не без некоторой гордости.

– Ну, так позволь же мне сказать, что я думаю об этой истории. Она о том, что этот маленький утёнок не может вырасти. Не может вырасти, чтобы стать большой уткой, потому что он не утка. Но он не знает, во что он должен вырасти. – Кортелл внимательно посмотрел на Вилльямса, чтоб уловить его внимание. – Я говорю о том, что ты не знаешь, во что ты должен вырасти, и от этого взрослеть очень трудно. – Он немного помолчал. – Посему, мы не собираемся, мы просто общаемся с людьми, как умеем, чтобы постичь, где находится это что-то. Следишь за мной? Это что-то не у белых людей, потому что мы чёрные люди, и попытки обрести что-то, общаясь с вами, белыми, для нас полный тупик. Когда я общаюсь с вами, белыми, я прежде всего чёрный человек, а уж кто я есть на самом деле, идёт во вторую очередь. Когда же я говорю с чёрными, то моё я стоит на первом месте и чёрного человека нет совсем. Это не имеет ничего общего с белыми людьми. Так обстоит дело. Никакого заговора вуду. Мы просто разговариваем и живём дальше, как можем.

Вилльямс, сдерживавший дыхание, выдохнул: 'Да-а. Вот именно'.

– Вот именно, – повторил Кортелл.

– Я думаю, это и пугает людей, – сказал Вилльямс.

– Тебя пугает?

– Да-а. Не-ет. – Он поработал затвором винтовки. – Я не знаю.

– Нам тоже страшно, – сказал Кортелл. Он посмотрел на джунгли и вспомнил родной городок Фор-Корнерс, штат Миссисипи. – Кажется, единственный способ, которым я когда-либо разговаривал с белым человеком, это быть немного испуганным. – Он вернулся на Маттерхорн и посмотрел на Вилльямса. – До встречи с тобой, братишка.

Вилльямс вставил затвор на место и встал: 'О-о…' Он покачал головой. Потом, глядя на свою грудь, улыбнулся.

Кортелл засмеялся: 'Садись, дружище. Ты ещё не слышал вторую часть моей проповеди'.

Вилльямс сел. 'Вещай, преподобный'.

– Мы больше не негры.

– Вы были ими, когда я учился в школе, и было это прошлой весной.

– Мы больше не негры. Мы чёрные.

Вилльямс лишь чуть-чуть сдержал улыбку, понимая, что Кортелл заметит, как ему забавно. 'Значит, если прошлой весной мы были белыми, то как же нас теперь называть-то – бланко, европеоиды или ещё как-то?'

– Отвали!

– Нет, в самом деле. Интересно – как вас, парней, принято было называть?

– Ниггерами, – сказал Кортелл, округлив глаза.

– Да нет же. Мать твою. Я знаю, что это оскорбление. Ты понимаешь, что я имею в виду. Я спрашиваю, как вы, парни, сами себя называли?

– Не говори мне больше 'вы, парни'. Ты разговариваешь здесь с одним человеком.

– Ну, ладно. Так как же у чёрных принято себя называть?

Кортелл на миг задумался: 'Ну, в основном неграми, да. Нас так называл преподобный Кинг. Но он умер. Сдаётся, теперь это почти что ниггер или даже нигра. – Его мозг быстро промчался от образов южной аристократии к возможному общему корню в словах genteel и gentile, который он тут же отбросил. Мозг всегда проделывал с ним подобные штуки. – У слова 'негр', понимаешь, нет того гордого значения. – Он поднял затвор М-16, пытаясь при последних лучах света рассмотреть, не пропустил ли в нём ещё чего-нибудь. – Иногда мы называем себя цветными людьми'.

– Цветными людьми. Никогда не слыхивал такого

– Да, но ты ведь из Айдахо.

Вилльямс показал Кортеллу средний палец и продолжил протирать ствол промасленной ветошкой.

– Как бы то ни было, – продолжал Кортелл, – мы теперь чёрные. У каждого свой цвет. Даже белый – это цвет. – Пришла очередь Кортелла дать понять Вилльямсу, что он сдерживает улыбку. – Но это довольно тусклый, никчемный, ничего не дающий пресный цвет.

– Вот так-так, Кортелл! Пресный.

– А что, ты думал, что я какой-то там хлопковый культиватор без словарного запаса только потому, что разговариваю так, словно живу на Миссисипи?

В ответ на эти слова Вилльямс улыбнулся. 'Цветные люди, – сказал он. – Пи-оу-си'. Он помолчал и сказал: 'Пок'. Подождал мгновение и снова: 'Пок-пок'. Получился звук как у закипающей кофеварки.

Кортелл покачал головой, улыбаясь глупости.

Вилльямс вдруг вскочил на ноги. 'Пок-пок-пок'. Он откинул голову, и теперь звук был похож на кудахтанье курицы на насесте. 'Пок-пок-пок'. Он зашагал в полуприседе, шею выдвинул вперёд, ладони прижал подмышками и выставил локти в стороны. 'Пок-пок-пок'. Он кукарекал и хорохорился. По всей линии парни вертели головами и возвращались к своим занятиям.

Кортелл свесил голову, изо всех сил стараясь не рассмеяться. 'Проделаешь такие прыжки перед братьями – они свернут тебе куриную шею'.

– Пок, – Вилльямс сел. – Пок-пок.

– Я знаю, что ты тупой бланко из Айдахо, поэтому не буду тебя убивать, – сказал Кортелл, – но если подшутишь над чем-то серьёзным и отжаришь эту херню 'пок-пок' не перед теми братьями, серьёзного говна не оберёшься.