Маттерхорн - [145]

Шрифт
Интервал

Кендалл просто кивнул. Его мир весь остался в его памяти. Басс размахивает причудливо вырезанной тростью, стараясь организовать вершину горы и исполняя работу Кендалла. Тело Фракассо, брошенное в вертолёт. Тихое осуждение своего взвода, когда он вёл его назад на Вертолётную гору.

Неловкое молчание нарушил Гудвин, вползая в проём.

– Сегодня холоднее, чем в январе у бурильщика в жопе, – сказал он. – И зачем только я оставил свой сраный рюкзак, мне никогда, нахрен, не понять. Тупая идейка одного упоротого офицера.

– Эй, Шрам, – сказал Поллак. – Ты заработал сегодня третье 'Пурпурное сердце'?

– И ты не облажался, Джек. – Шрам прополз к Поллаку и отвернул грязный воротничок. – Смотри сюда. Рану видишь? Осколочная, блин, рана, прямо в шею. Кальмар меня уже вносит в списки. Так-то, жалкие мудаки. – Он помолчал для эффекта. – Окинава!

– Я не вижу никакой грёбаной раны, Шрам, – сказал Поллак.

– Это потому что здесь, мать его, темно, Джек.

– Ты в самом деле собираешься за это получить третье 'Сердце', Шрам? – спросил Релсник. – И уехать на Окинаву?

– Ты чертовски прав. Ведь командуя войсками, все нервы себе истреплешь.

– Что со взводом? – наконец, вмешался Фитч.

– Чёрт возьми, Джек. А ты сам как думаешь?

Фитч не ответил.

– С ними всё в порядке, – сказал, наконец, Гудвин. – Хотя сегодня ночью мы отморозим себе херовы яйца.

– Надейся, что всё этим и обойдётся. – Фитч повернулся к Поллаку. – Посмотри-ка, не идёт ли сюда Меллас.

Притащился Шеллер, и они продолжили откалывать шутки по поводу 'Пурпурного сердца' для Шрама, пока в узкой траншее, ведущей к блиндажу, не появился Меллас.

Показалось, что сидеть в блиндаже теплей и безопасней, чем снова сидеть в окопах вместе со взводом.

– Есть известия о смене? – спросил Меллас, даже не усевшись как следует. Он подогнул ноги в грязных ботинках под себя и упёрся спиной в раскисшую земляную стену блиндажа.

– Сегодня днём планировалось забросить 'альфу' и 'чарли' в долину, – сказал Фитч. – Но погода всё испортила. Может быть, завтра утром. Там говорят, что делают всё, что возможно. В то же время, мы просто должны удерживать гору. Там не слишком понравилось, что мы покинули Маттерхорн.

– Что-то там наверху я никого из них не видел, – процедил Меллас сквозь зубы.

– Никто нас не обвиняет, – быстро сказал Фитч. – По крайней мере, по рации. Я сказал им, что у нас не хватило людей удержать Маттерхорн и что у нас лежачие раненые, которых нужно защитить здесь, за меньшим периметром.

– И как же он со всем этим поступит, Джек? – спросил Гудвин. – Если грёбаный туман не рассеется, то завтра к вечеру у нас выйдет весь 'хоутел-двадцать'.

– 'Хоутел-двадцать'? – спросил Фитч. – Это ещё что такое? Где подцепил?

– Разве ты не ходил в школу, Джек? Аш-два-О. Это ж вода. Да ты помнишь вещество. Ты же пил его на родине. На кухне поворачиваешь малюсенький сраный краник – и вот тебе такое чистое и так в нём смешно булькает.

– И не нужно портить его галазоном, – сказал Меллас.

– Не-а, грёбаные власти испортили его за тебя ещё на водокачке, – вставил Поллак.

Они немного посмеялись, и стало тихо. Шеллер нарушил тишину: 'Мне нужна вода для раненых, в безопасном месте, откуда я б мог её брать. Она помогает ребятам от шока'.

Они согласились с планом собрать и распределить воду, выделив порцию для раненых.

Через почву они расслышали слабый крик 'Мины!' Никто не проронил ни слова. Через несколько секунд до них донеслись сквозь землю два глухих удара.

– Должно быть, промахнулись, – сказал Кендалл.

– Да что ты говоришь, – ответил Шрам.

Фитч быстро вмешался: 'Мы можем благодарить туман за небольшой добряк. Гуки должны таскать на горбу свои мины, так же как и мы. Они не будут долго в нас стрелять, если не смогут скорректировать наводку'.

– Если только людей там, таскающих мины, не гораздо больше, чем мы думаем, – хмуро сказал Меллас. – Слушайте. Моя грёбаная башка сегодня считает целый день, поэтому я подсчитал миномётные выстрелы. Мы предполагаем, что имеем по три выстрела за раз с трёх разных позиций. В залп, значит, девять. Сегодня они выстреливают примерно каждые десять-пятнадцать минут. То есть примерно сорок в час. Таким образом, за двенадцать часов стрельбы сегодня – четыреста восемьдесят выстрелов. Прибавьте сюда около сорока или пятидесяти выстрелов, когда они обстреливали Маттерхорн, и мы получим свыше пяти сотен. Это значит двести пятьдесят человек по две мины на каждого, а если по три – тогда сто шестьдесят шесть и две трети.

– Эй, Джек, что-то такое от двух третей мы опрокинули через грёбаную гору, – засмеялся Гудвин, за ним и остальные.

Меллас продолжал, сосредоточившись на математике: 'Но это если мы говорим о 'шестьдесят первых'. Они же обстреливают нас 'восемьдесят вторыми', и я думаю, что накануне на Маттерхорне большая херня могла вполне оказаться 'стодвадцаткой'. Поэтому 'восемьдесят вторые' весят – сколько, шесть или семь фунтов на выстрел? У драных 'стодвадцаток' должны весить примерно тридцать. Поэтому их вполне может оказаться значительно больше, чем двести пятьдесят парней. И это только если прикинуть то, чем они пока стреляют. – Он посмотрел в лицо каждому. – Из этого следует, что либо перед нами рота, которая расстреливает все свои мины и пакует вещмешки сегодня к вечеру, – он помолчал, – либо мы в настоящей заднице'.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Запах шиповника

О судьбе удивительного человека Омара Хайяма, поэзия которого поражает своей мудростью и красотой.


Русская жизнь Лейба Неваховича

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием «Об оружии и эросе», которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику — исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.