Маттерхорн - [143]

Шрифт
Интервал

– Вот тебе и грёбаный Джейк, чувак, – пробурчал вслух Меллас. – А ведь он прыгнул назад в это говно.

Он видел, как Джексон хладнокровно сажает другую вертушку. Потом облака закрыли зону высадки, и он больше ничего не видел.


Третья вертушка натужно поднималась с южной стороны Вертолётной горы. Все слышали её подлёт. Поллак по рации вёл переговоры с пилотом, и старший санитар готовил к эвакуации раненых за предыдущий день. Двое из пяти тяжелораненных были ещё живы. Одним из них был Мерритт, он то и дело повторял, что никогда этого не забудет. Шеллер говорил, что тоже не забудет. Шеллер с санитаром из второго взвода уложили смердящее тело Мерритта на пристроенную меж двух жердин плащ-палатку и отнесли к изувеченному куску плоской земли на восточной стороне горы ожидать вертушки подальше от автоматного огня.

Меллас наблюдал, как вертушка выныривает из тумана. Поллак зажёг жёлтую дымовую шашку, и миномётные мины вновь посыпались на Вертолётную гору.

Пилот разговаривал с Поллаком спокойным, уверенным голосом: 'Ладно, сынок. Откуда они стреляют? Куда они стреляют, я знаю. Приём'.

– С пальца сразу к северу от нас, сэр. Также миномёты есть к северо-западу и прямо на запад, почти что на границе. Приём.

– Хорошо, сынок. Я подведу её с юго-востока. Ты уверен, что сраная дыра достаточно велика, чтобы принять меня? Приём.

– Да, сэр. Я прошёл как раз через неё. Здесь прекрасное широкое плоское пространство. Приём.

– Прекрасное широкое плоское пространство ни о чём мне не говорит. Сколько это в цифрах? Приём.

– Одно прекрасное широкое плоское пространство, сэр, – сказал Поллак. – Приём.

– Я не в том настроении, чтобы дурачится. Приём.

Поллак не хотел говорить лётчику, как мала площадка; он опасался, что лётчик развернётся и даже не попытается сесть.

– Дьявол тебя побери, сынок, теперь я знаю, что ты думаешь, будто я собираюсь дать дёру, если оно окажется слишком маленьким, ну так помоги мне: если не скажешь, насколько там у тебя велико место, то я разворачиваю эту херову машину. Прямо сейчас. Приём.

Поллак колебался. 'Десять метров, сэр. Но здесь нет грёбаного ветра. Приём'.

– Жопа. – Слово было произнесено вполголоса и не предназначалось для эфира. Тем не менее, вертушка приближалась. Меллас увидел пилота, большого грузного человека, скорей всего старшего офицера, чьи руки ловко орудовали рычагами, большое потное лицо втиснулось в узкий пластмассовый шлем. Мелласу на ум пришёл Санта-Клаус.

К этому моменту с северного пальца над зоной высадки раздавался ещё и тревожащий воздух треск стрелкового оружия. Второй залп миномётов прокатился сквозь туман, и все, кто ждал вертушку, распластались по грязи. Новые разрывы прокатились по горе.

Шеллер сидел рядом с раненными и тёр лицо. Ридлоу, белый как мел и с залитым липким потом лицом, подначивал, оставит ли свой 'магнум' Гудвину или нет, но они с Гудвином были слишком измучены. Ридлоу уже два раза терял сознание от потери крови.

Лётчик начал говорить, как бы отвлекая мозги от опасности: 'В обычных условиях я б так не поступил, сынок, но меня остановил какой-то крутожопый парняга штаб-сержант сразу возле школы полевой медслужбы 'Дельта', который сказал мне сделать вам, ребята, добряк, в противном случае он сулил слупить меня с грёбаного неба. – Лётчик засмеялся. – Знаешь такого персонажа? Приём'.

– Знаю. Это комендор, – сказал Поллак. – Сказал – сделает, сэр, – добавил он. – Вам лучше выбираться вместе с нами. Приём.

– Я так и думал, сынок. – Рация затрещала помехами.

Огонь усилился, но птица медленно, прямо и открыто приближалась. Мины кромсали гору за спинами вывозимой партии. Птица выскочила на них из тумана, шлёпая лопастями и визжа турбинами. Вдруг случилась неразбериха, потому что птица содрогнулась, зависнув над крошечным ровным пространством на склоне горы, и её лопасти едва не коснулись земли. Меллас видел, как пули изрешетили прозрачный фонарь кабины вокруг лётчика. Второй пилот в разбитом вдребезги пластмассовом шлеме подался вперёд, удерживаемый лишь привязным ремнём.

Вертушка села на палубу, и командир экипажа стал выбрасывать наружу мешки, а Шеллер с Фредриксоном с помощью других парней запихивать тяжелораненых в нутро птицы. Через несколько секунд вертушка уже отлетала, и ребята на земле ныряли в окопы, мало заботясь о содержимом мешков. Следующий залп ударил, как раз когда вертушка быстро полетела прочь, под силой тяжести набирая скорость и скользя на юг, в сторону долины. Из одного из разбитых иллюминаторов вертушки высунулась рука. Она сжимала 'Смит и Вессон', который шесть раз мощно рявкнул выстрелами в сторону северного пальцеобразного гребня.

Меллас оторвал голову от земли. Он бросился к мешкам, на ходу призывая помощь, и потащил их вверх по склону, к блиндажам. В мешках оказались коробки со внутривенной жидкостью, несколько ящиков с патронами для пулемёта, пятнадцать галлонов воды, ящик ручных гранат и – в морпеховском брезентовом вещевом мешке – два ящика 'Кока-Колы', пересыпанной подтаявшим льдом.

– Вот это комендор, мать его, чувак, – сказал Поллак.


Спустя три часа первый и третий взводы гуськом спустились на Вертолётную гору, приноравливаясь к шагу раненых, для которых не хватило места в эвакуационных вертолётах. Коннолли принёс меч Ванкувера. Он прошёл на командный пункт и отдал его Мелласу.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Русская жизнь Лейба Неваховича

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием «Об оружии и эросе», которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику — исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.