Маттерхорн - [142]

Шрифт
Интервал

– Давай сюда сраных птиц, Сник, – радостно закричал Фитч.

Меллас чётко разглядел Басса на вершине Маттерхорна: тот на что-то указывал дембельской тростью и что-то кричал.

Однако после того как растворился туман, СВА с гребня к северу от Маттерхорна начала вести огонь из автоматического оружия и миномётов. Всякое движение на посадочной площадке прекратилось.

Фитч и Меллас обречённо переглянулись. Птицы не могли подлететь, пока не улучшится погода. Но с улучшением погоды СВА сковала морпехов автоматным огнём.

Потом по Вертолётной горе пронёсся крик: 'Мины! Мины!' Морпеи рыли второй периметр внутри первого – у них не хватало людей для защиты внешнего периметра, – но остановились и упали в грязь. В промежутке между звуками выстрелов, которые достигали их ушей напрямую, и пролётом снарядов по высоким дуговым траекториям, они ждали. Мины обрушились далеко внизу по склону, не нанеся вреда. Снова морпехи вскочили на ноги и бешено принялись копать, чтобы закончить новый периметр.

Меллас испытывал болезненную тревогу. Звуки миномётных выстрелов долетели уже с другого направления, чем раньше. Меллас побежал вниз к окопам и нырнул в ячейку Гудвина, из которой он хотел послушать вторую серию выстрелов и помочь Дэниелсу уточнить перекрёстный пеленг.

– Нужно отдать должное мелким ублюдкам, – сказал Гудвин Мелласу, ожидая следующего залпа. – Они грёбаные профессионалы. Жаль, что они не на нашей стороне.

– Обожди немного, – сказал Меллас. – Они были на нашей стороне двадцать пять лет назад.

– Да ты что! И кто же поменялся местами, мы или они?

– Думаю, это были мы. Мы стояли против колониализма. Теперь мы против коммунизма.

– Чёрт меня побери, – буднично произнёс Гудвин. – Против чего б мы ни стояли, Джек, а они настоящие профи.

Меллас поднял руку, стараясь не пропустить звуки выстрелов. Как только они раздались, он засёк пеленг и передал его Дэниелсу по рации Гудвина. Он ждал, когда мины пролетят по медленной высокой траектории. Он видел, как облачная гряда клубится между двумя горными вершинами и укрывает долины под ними. Казалось, Маттерхорн парит над землёй, уродливой глыбой поднимаясь прямо из серебристой седины. Потом мины упали – повсюду и внутри периметра. Морпехи свернулись калачиками, зажали уши руками, словно пытались вдавится в каски.

Обстрел продолжался пятнадцать минут. Каких-то пятнадцать минут. Потом прекратился.

Меллас подождал ещё две минуты. Он выглянул из воронки и поднялся, чтобы уточнить потери. Он увидел, что старший санитар уже кого-то латает. Гудвин доложил ещё о двух убитых: оба прятались в одном окопе. Если б не это, отделались бы незначительными осколочными ранениями.

Меллас пошёл назад к окопу Фитча. Релсник глянул на него, лицо его дёргалось. Поллак смотрел куда-то в сторону.

– Что?

Молчание нарушил Фитч: 'Басс убит, – быстро сказал он. Словно стараясь сгладить краткое сообщение, он добавил, – У нас недостаточно боеспособных, чтобы прикрыть обе горы. Как только отправим раненых с Маттерхорна, я возвращаю первый и третий сюда'.

Мгновение понадобилось Мелласу, чтобы уяснить две порции информации. Но даже тогда его следующий вопрос прозвучал несколько автоматически. Это всё, что он смог вымолвить, чтобы заполнить пустоту: 'Как?' – потрясённо спросил он.

– Осколок. Он истёк кровью.

Меллас развернулся и пошёл к краю окопов, обращённых к Маттерхорну. Было тихо. Маттерхорн безмятежно парил над облаками. Он видел Басса на Маттерхорне лишь несколько недель назад, обучал его, шутил с ним, ворчал на него. Басс, который однажды укутал его в одеяло, когда после дозора он так замёрз, что никак не мог унять дрожь. Который наливал в чашку кофе. Который беседовал с ним о доме. О морской пехоте. Басс. Убит. На этом грёбаном ненужном куске земли.

Гудвин подошёл к Мелласу сзади, положил руку на его каску и покачал её вперёд-назад. Он ничего не сказал.

– Спасибо, Шрам, – наконец, вымолвил Меллас.

У Мелласа першило в горле. Слёзы собирались за вeками. Но першение не кончилось кашлем, и слёзы не брызнули. Пустота заполонила его душу.

– Эй! – закричал кто-то на южной стороне периметра. – Птицы летят.

На юге из тумана одинокий вертолёт СН-46 поднимался вверх к площадке на Маттерхорне. На Маттерхорне зажгли красную дымовую шашку. Дым медленно растекался по воздуху, как кровь по воде.

Ленивые клубы тёмного дыма завихрились вокруг вертушки, когда она пошла на посадку, – новые разрывы миномётных мин.

Забыв о рациях, Меллас схватился за бинокль Фитча и взобрался на небольшое возвышение. Он увидел, как Джексон стоит один посреди зоны высадки с рацией на спине и направляет вертолёт сигналами рук, а вокруг рвутся мины. После того как погибли Фракассо и Басс, командование принял Джексон. Приказов на этот счёт не отдавалось и вопросов не возникало.

Меллас видел, как вертушка села. Экипаж выстроился в цепь, и бойцы роты 'браво' подбегали, неся раненых всеми возможными способами, и забрасывали их через заднюю рампу. Пока экипаж размещал тела дальше по корпусу, морпехи бегали к птице со всё новыми убитыми и ранеными. Потом вертушка, хлопая по воздуху, поднялась в воздух, и морпехи побежали от неё и рассыпались по укрытиям. У закрывающейся рампы появилась фигурка, на миг задержалась и, выпрыгнув в пространство, свалилась на землю. Похоже, это был Джейкобс. Шальная мысль мелькнула у Мелласа в голове, что Джейкобс, наверное, слишком сильно заикался и не смог упросить лётчика оставаться на земле, но потом устыдился своей мысли. Он видел, как секунду Джейкобс лежал, затем кто-то выскочил под разрывы мин и потянул его. Потом оба поднялись и побежали в укрытие.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Русская жизнь Лейба Неваховича

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Письма к Луцию. Об оружии и эросе

Сборник писем к одному из наиболее выдающихся деятелей поздней Римской республики Луцию Лицинию Лукуллу представляет собой своего рода эпистолярный роман, действия происходят на фоне таких ярких событий конца 70-х годов I века до н. э., как восстание Спартака, скандальное правление Гая Верреса на Сицилии и третья Митридатова война. Автор обращается к событиям предшествующих десятилетий и к целому ряду явлений жизни античного мира (в особенности культурной). Сборник публикуется под условным названием «Об оружии и эросе», которое указывает на принцип подборки писем и их основную тематику — исследование о гладиаторском искусстве и рассуждения об эросе.


Полководец

Книга рассказывает о выдающемся советском полководце, активном участнике гражданской и Великой Отечественной войн Маршале Советского Союза Иване Степановиче Коневе.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.