Маттерхорн - [147]

Он понимал, что 'браво' в рискованном положении. Это он заставил 'браво' рисковать, и ему особенно не нравился факт, что это сделал он. И хотя он уже видел, как убитых ребят вытаскивают из вертушек, сам он никогда не был там, где они умирали. По этой самой причине ему было трудно уважать самого себя. Это была война для капитанов и лейтенантов, а он был уже слишком стар – тридцать два года. Он не знал и чувствовал, что никогда не узнает, если только не сможет участвовать каким-то образом, есть ли в нём то, что нужно для командования взводом или ротой в бою.

Меллас вероятно сказал бы, что у Блейкли наверняка нет того, что нужно, и Меллас был бы неправ. Блейкли выполнил бы работу более низкого уровня точно так же, как исполняет свою текущую работу: компетентно, не совсем совершенно, но достаточно хорошо, чтобы работа делалась и он не попадал бы под раздачу. Он делал бы такие же мелкие ошибки как сейчас, просто от них был бы меньший эффект. Вместо отправки роты на задание без провианта он мог бы выставить, к примеру, пулемёт на невыгодную позицию. Но морпехи под его командованием исправили бы подобные ошибки. Они бы всё равно хорошо воевали и при несовершенном расположении пулемёта. Потери оказались бы немногим больше, убитых врагов оказалось бы немногим меньше, но статистика совершенства никогда не проявляется в какой-либо системе отчётности. О победе сообщается вместе с жертвами, которые необходимы для обеспечения этой победы, а не с теми жертвами, которые она бы потребовала, если бы пулемёт был лучше установлен.

В этом не было ничего дурного. Сам Блейкли мог бы и не узнать, что неудачно поставил пулемёт. Он погоревал бы о своих потерях немного. Но размышления 'зачем?' и 'для чего?' не относились к тому, чем занимался Блейкли сейчас. Прямо сейчас перед ним стояла задача втянуть противника в бой и как можно больше увеличить количество его потерь. Он хотел делать хорошую работу, как любой порядочный человек, и он, наконец, придумал способ, как её сделать. Можно было бы, например, бросить в бой сразу весь батальон, получив бесценный опыт для кадрового офицера.

Приблизительно в 03:00 один из постов подслушивания Гудвина яростно заработал кнопкой передатчика. Меллас услышал, как в эфире быстро отозвался Гудвин: ' 'Нэнси', это Шрам. Что там у тебя? Жми по одному разу на каждого гука. Приём'.

Приёмник затрещал как сумасшедший. Меллас сбился со счёта.

– Джексон, дуй вниз и поднимай всех, – сказал Меллас. – У нас проблема.

– Почему я? – сказал Джексон.

Меллас сказал: 'Чин имеет свои привилегии. К тому же, тебя не так заметно в темноте'.

– Вы пожалеете об этом, лейтенант, – прошептал Джексон.

– Надеюсь, нахер, что пожалею.

Джексон выскользнул, и вскоре Меллас услыхал, как взволнованный шёпот полетел по цепи.

В эфире раздался голос Фитча, вызывающий пост подслушивания: ' 'Нэнси', это 'браво-шесть'. Если считаешь, что можешь вернуться, нажми кнопку два раза. Приём'.

Ответа не последовало.

– Окей, 'Нэнси', – продолжал Фитч, – мы все начеку. Просто ложись на грёбаную землю и оставайся там, пока мы не скажем. Приём.

'Нэнси' ответил, дважды нажав на кнопку.

Крохотная осыпь грунта скатилась по стенке стрелковой ячейки Мелласа и застучала по мокрой спине. Он ничего не видел дальше маленького бруствера перед окопчиком. Тихий ветерок веял сквозь туман, окутавший джунгли. Рация затарахтела бешеными звуками другого передатчика. 'Ладно, 'лима-папа', – радировал Фитч. – Возвращайте свои задницы, если можете'.

Меллас взял рацию и пополз вниз к цепочке, чтобы предупредить каждого, что посты подслушивания возвращаются. Джексон возвращался наверх. 'Вы так светитесь в темноте, лейтенант', – сказал он, быстро проползая мимо.

На посту подслушивания сидели Райдер и Джермейн. Все напряглись. Затем послышался шёпот: 'Хонда'. В ответ прошептали: 'Триумф'. Потом послышалось, как кто-то быстро вскарабкался по склону и раздался негромкий грюк, когда этот кто-то свалился в ячейку. Потом снова шуршание и второй грюк. Благополучно.

Только Меллас вернулся в свой окопчик, как ночь разорвал треск стрелкового оружия в джунглях внизу под ними. Туман запестрел от вспышек.

– 'Браво-два', – прохрустела рация, – это 'Нэнси'. Нас засекли. Мы возвращаемся.

Свирепое тарахтенье 7,62-мм автоматов СВА перемежалось с более лёгким, но более быстрым стрекотанием винтовок М-16 морской пехоты.

– 'Нэнси', дьявол тебя забери, не вставай и не беги. – Гудвин умолял свой пост подслушивания не выходить из укрытия. – Вас убьют. Возьми себя в руки, Джек. Мы вытащим ваши жопы. Приём.

– Мы возвращаемся, Шрам, чёрт побери, – ответила рация. Затем стрельба прекратилась.

На кнопку передатчика нажали, и голос, не похожий на предыдущий, раздался в трубке. Это был голос человека, непривычного к рации, – испуганный, одинокий.

– Э, лейтенант Гудвин, сэр, – прошептал голос, – вы меня слышите? – Кнопку передатчика отпустили, коротко протрещали электропомехи.

– Чёрт, Джек. 'Лимон и Кока'. Приём.

Голос отозвался: 'Мне кажется, Роско убит. – Наступила долгая пауза, во время которой парень вхолостую жал на кнопку, не понимая, что не даёт Гудвину ответить. – О господи, вытащите меня отсюда, лейтенант', – он отпустил кнопку.