Маттерхорн - [104]

Шрифт
Интервал

– Чёрт. – Генри встал и подошёл к массивному, изящно вырезанному сундуку из макассарского эбена, который он приобрёл во время самоволки в Камло; подходящему образчику тяжёлого резного ящика, которым он заменил казённый рундучок. – Кроме того, если мы скоро не вернёмся в Мир, у братьев на родине не будет никакого грёбаного понятия, что делать с этим оружием. Чёрт возьми, Китаец! Они убивают друг друга из-за того, кто должен стать профессором курса лекций по проблемам американских негров в Ка-У-Эл-А. Блядь! Убивают друг дружку из-за того, кому стать учителем богатеньких белых девочек и маленьких китайчат. – Он повернул цифровой замок, запиравший красивую серебряную скобу на одном из отделов.

– Эти убийства совершают скрытые агенты ФБР, – сказал Китаец.

– Чёрт побери, Китаец. Вернись уже на землю, а? Это 'Слосены' мочат 'Проспекты', больше ничего. – Генри выдвинул ящичек, поставил его на полосы стального покрытия, служившего полом палатки, и начал выкладывать из него одежду и разные предметы. Потом осторожно убрал ложное дно и кивнул Китайцу подойти и взглянуть. Китаец подошёл. Там были дюжины крохотных пластиковых пакетиков: одни наполненные марихуаной, другие кубиками гашиша, но много совсем иных – с почти белым порошком, который, подумал Китаец, скорее всего, был героином. Генри аккуратно вернул фальшивое дно на место. – Как думаешь, что это, Китаец?

Китаец ничего не сказал.

Генри, вставив ложное дно на место, показал на него длинным изящным пальцем: 'Вот это будет зелёной властью. Я смогу превратить её в такое количество грёбаной артиллерии, что можно будет начинать собственную блядскую войну. – Он начал складывать вещи назад. – Иди, меняй свои АК у тыловых белых мудаков в Дананге на газировку, которую ты так любишь. Охренеть, Китаец! – Дружки Генри захихикали. Один из них полез в карман штанов и достал пачку военных денежных сертификатов, слегка помахал ею, улыбаясь Китайцу, и сунул назад в карман.

Китаец почувствовал себя преданным и глупым. Он видел, как весёлые глаза дружков Генри уставились на него. Сам Генри склонил голову набок и, чуть подавшись вперёд, смотрел на него. Китаец выдержал взгляд. 'Это дерьмо принесёт братьям зло, Генри. Мальколм Икс говорит завязывать с этой гадостью. И 'Пантеры' говорят не связываться с этой гадостью'.

– А кто сказал, что я буду продавать эту дурь братьям?

– Ты не сказал, что будешь продавать её белым.

– Нет. Кажется, не сказал. Ну, так что?

– Эта дурь принесёт зло.

– Поэтому мы втюхаем её белым парням. Тот, кто её купит, в любом случае тупое животное, а не человек.

– То же самое говорят бандиты о продаже наркотиков чёрным людям.

– Значит, мы теперь квиты.

Китаец поджал губы. 'И ты все деньги отдаёшь братьям на родину?'

– А ты как думаешь? – в голосе Генри послышалось раздражение.

Китаец не ответил. Если Генри отдаёт деньги, то сказал бы 'да', если он денег не отдаёт, то всё равно сказал бы 'да'. Китаец знал, когда оставить то, что нужно оставить.

Он смотрел на оружие и размышлял, что с ним делать. Генри пришёл на помощь и спас его: 'Эй, чувак. Всё нормально. Оставляй эту херню у нас, а когда кто-нибудь из братишек поедет в Дананг, мы сменяем его на что-нибудь стoящее у морячков и лётчиков и то, что тебе причитается, отдадим тебе, когда поедешь из леса. Ты всё сделал хорошо, брат. Стараешься'.

Покровительственный тон Генри только усилил унижение. Китаец спрятался под внешней холодностью. 'Угу. Ладно. Мне нужно возвращаться, пока не хватились. – Он повернулся к друзьям Генри и совершил с ними ритуал прощания. – Бывайте здоровы, братишки, хорошо?

– Да. Будем. И ты будь здоров.

Китаец выскользнул из палатки в темноту. Он понял, что во многих отношения потерпел серьёзное поражение, и не только своё собственное.


– А вы кадровый, лейтенант Фракассо? – сонно спросил Янковиц. Было уже далеко за полночь, кутёж продолжался уже несколько часов.

Фракассо, казалось, чувствовал себя неуютно. Напиться с рядовыми в первый же вечер – не так он ожидал принять командование в качестве первого лейтенанта. 'А как вы думаете, капрал Янковиц?' – ответил он.

– Господи, лейтенант, а я не знаю. Зовите меня Янк. – Янковиц немного помолчал, и Меллас почти воочию увидел, как мысли взбаламутились в его голове так же, как пиво в его банке.

– Мне нравится морская пехота, – осторожно ответил Фракассо. – Сейчас я думаю, что останусь в ней.

– Чёрт возьми, сэр, – ухнул Басс. – Пора нам уже иметь лейтенанта со здравым смыслом. – И Басс икнул так, что все рассмеялись.

– Есть кадровые ничего себе, – припечатал Янковиц, – а есть и не очень.

– Вот именно, – сказал Фредриксон. – Я за это выпью.

– Конечно, за это надо выпить, санитарная срака, – отозвался Янковиц.

– Я сказал выпью, значит, выпью, морпехова жопа.

– И я сказал, что это охренительно правильно. Ах ты, добрый сраный санитар. – Янковиц повернулся, улыбаясь всем и каждому, и рухнул на спину, отключившись.

– Вот видите, сэр? – сказал Басс. – Никто не устоит против нас, кадровых.

– Думаю, да, сержант Басс, – сказал Фракассо. Он натянуто улыбнулся.

Они немного посидели в пьяной тишине. Вдруг её разорвал звероподобный крик.


Рекомендуем почитать
Потомкам нашим не понять, что мы когда-то пережили

Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Верёвка

Он стоит под кривым деревом на Поле Горшечника, вяжет узел и перебирает свои дни жизни и деяния. О ком думает, о чем вспоминает тот, чьё имя на две тысячи лет стало клеймом предательства?


Сулла

Исторические романы Георгия Гулиа составляют своеобразную трилогию, хотя они и охватывают разные эпохи, разные государства, судьбы разных людей. В романах рассказывается о поре рабовладельчества, о распрях в среде господствующей аристократии, о положении народных масс, о культуре и быте народов, оставивших глубокий след в мировой истории.В романе «Сулла» создан образ римского диктатора, жившего в I веке до н. э.


Павел Первый

Кем был император Павел Первый – бездушным самодуром или просвещенным реформатором, новым Петром Великим или всего лишь карикатурой на него?Страдая манией величия и не имея силы воли и желания контролировать свои сумасбродные поступки, он находил удовлетворение в незаслуженных наказаниях и столь же незаслуженных поощрениях.Абсурдность его идей чуть не поставила страну на грань хаоса, а трагический конец сделал этого монарха навсегда непонятым героем исторической драмы.Известный французский писатель Ари Труая пытается разобраться в противоречивой судьбе российского монарха и предлагает свой версию событий, повлиявших на ход отечественной истории.


Мученик англичан

В этих романах описывается жизнь Наполеона в изгнании на острове Святой Елены – притеснения английского коменданта, уход из жизни людей, близких Бонапарту, смерть самого императора. Несчастливой была и судьба его сына – он рос без отца, лишенный любви матери, умер двадцатилетним. Любовь его также закончилась трагически…Рассказывается также о гибели зятя Наполеона – короля Мюрата, о казни маршала Нея, о зловещей красавице маркизе Люперкати, о любви и ненависти, преданности и предательстве…