Матросская революция - [43]

21 и 28 мая большевистская газета «Правда» опубликовала специальные статьи в защиту Кронштадта, в которых, тем не менее, просматривалось осуждение резолюции кронштадтцев как преждевременной. На заседании Петербургского комитета РСДРП(б) 30 мая В.И. Ленин открыто заявил, что «инцидент» принес большой вред партии.

При этом мягкая критика большевистскими руководителями «Кронштадтского инцидента», как «левого» перегиба, позволила им остаться в рамках «товарищеской оппозиции», не подорвав доверие к ним со стороны кронштадтцев. К этому невольно приложило руку и Временное правительство, объяснявшее левые инициативы кронштадтцев «кознями большевиков». В результате «инцидента» большевики неожиданно для себя получили огромный выигрыш. Вместе с ростом авторитета Кронштадта в ходе «инцидента» вырос и авторитет лозунга «Власть Советам!», отстаиваемого ими.

Привлеченные большим шумом вокруг Кронштадта, туда потянулись многочисленные делегации с мест, которых немало прибывало тогда в столицу. В Кронштадте они обнаруживали резкое расхождение действительности с тем, что писали о матросах газеты. В обстановке разочарования в новой центральной власти эти делегаты не могли не высказывать поддержку Кронштадту. Положительно о Кронштадте в те дни отзывался и ряд иностранных корреспондентов, побывавших там. В результате этого кронштадтские матросы почувствовали вкус победы и уже не давали возможности Исполкому своего Совета «отработать назад». Формально «Кронштадтский инцидент», с помощью большевиков, закончился компромиссом, но, как справедливо писал В.И. Ленин в сентябре 1917 года, для министров Временного правительства этот компромисс был «жалким». Его условия были далеки от цели полного подчинения Кронштадта, которая изначально ставилась Временным правительством. Кронштадт де-факто стал если еще не полностью независимой от правительства территорией, то уже, по крайней мере, полузависимой.

Газетная шумиха в мае — июне 1917 года, как и после февральско-мартовских самосудов, снова сработала на популярность Кронштадта, но только уже не на скандально-революционную, а на революционно-демократическую. Если в марте Кронштадт был пугалом революции, то уже в апреле ее рупором! Почувствуйте разницу! В результате этого кронштадтцы получили уникальный опыт построения местной демократии и взаимоотношений с центральной властью. Этот опыт обеспечил высокий авторитет Кронштадту во всех дальнейших революционно-демократических процессах, вплоть до трагической развязки в 1921 году.

В книге воспоминаний «Кронштадт и Питер в 1917 году» Ф.Ф. Раскольников писал: «.. .Наши враги уже создали Кронштадту большую рекламу... Ввиду этого Кронштадт беспрерывно посещался различными делегациями. Они приезжали с полномочиями от своих масс для ознакомления на месте с создавшимся у нас положением и для осведомления о сущности большевизма и об его приложении на практике. Делегации с фронта почти постоянно гостили у нас, сменяя одна другую. Обычно, после официальных выступлений в Совете, мы приглашали делегатов осмотреть наши учреждения, открывая им всюду полный доступ, а в заключение использовали их для выступления на митингах на Якорной площади».

Особенно приятен был кронштадтцам приезд делегации рабочих Донбасса. Шахтеры полностью разделяли взгляды матросов. Чтобы помочь им в революционной борьбе, из Кронштадта в Юзовку были отправлены несколько матросов-агитаторов.

Анархист В.М. Волин, который, начиная с лета 1917 года, часто бывал в Кронштадте, был в восторге от «Кронштадтского инцидента». Позднее он отмечал, что все прибывавшие на остров делегации просили матросов прислать в свои края пропагандистов и революционную литературу. «Можно без преувеличения сказать, что вскоре не осталось ни одной области, ни одного уезда, где бы ни провели несколько дней кронштадтские посланцы, советовавшие решительно захватывать землю, не подчиняться правительству, переизбирать и укреплять Советы, бороться за мир и продолжение революции». В.М. Волин, как и другие анархистские вожди, все-таки явно преувеличивал последствия «инцидента». Но достигнутая победа оказалась, тем не менее, неожиданно масштабной. Она как бы давала индульгенцию кронштадтским «левакам» за февральско-мартовские грехи и не могла еще более не вскружить им голову. Это вскоре и сказалось на дальнейших событиях, связанных с июньской демонстрацией.

***

Между тем в Гельсингфорсе продолжал быстро набирать популярность Центробалт. Это не осталось без внимания Временного правительства, и уже 9 мая в Гельсингфорс прибыл военный и морской министр А.Ф. Керенский. Министр хотел выяснить обстановку на Балтийском флоте, а также обаять и попытаться «приручить» Центробалт. Керенский не терял надежды, что ему удастся договориться с матросами по самому главному на тот момент вопросу — по вопросу о войне. Вопрос отношения к войне с Германией стал главным разногласием между революционными матросами Балтики и Временным правительством с момента образования последнего. Матросы требовали немедленного окончания войны и демобилизации, а обо всем остальном не хотели и слушать. Позиция Временного правительства выражалась лозунгом «война до победного конца» и была достаточно четкая и понятная. Уже четвертый год шла кровопролитная и изнуряющая война, в которой наконец-то наметился победный перелом (если брать общее соотношение сил Антанты и Тройственного союза), поэтому надо было лишь еще немного продержаться и выстоять, чтобы миллионы уже погибших соотечественников не были напрасной потерей, и победно закончить войну, получив все причитающиеся выгоды державы-победительницы. Ну а после заключения мира можно было бы думать о дальнейшей демократизации и социализации. В принципе на таких позициях находилось тогда большинство и революционных партий, которые буквально умоляли матросов прекратить разброд и анархию, немного потерпеть и, если уж не воевать самим, то хотя бы не мешать это делать другим. Но не тут-то было! Балтийцы возомнили себя вершителями судьбы России. Им было плевать на жертвы и интересы государства. Они вкусили власти, поняли, что могут диктовать свою волю правительству, и отказываться от своего диктаторского положения вовсе не собирались. Что касается автора, то у него сложилось мнение, что в глубине души матросам было в принципе глубоко наплевать, будет продолжаться война или нет. Противостояние правительству в вопросе о войне было для них лишь поводом показать свою силу и сверхреволюционность и заставить новое руководство России с этой силой и откровенно левацким «закидоном» считаться. Почему я так говорю? А потому, что пройдет совсем немного времени и те же самые матросы будут с пеной у рта критиковать большевиков за позорный сепаратный мир с Германией и требовать продолжения той же самой войны, против которой они несколькими месяцами назад сами же рьяно выступали. Что касается большевиков, имевших, как известно, с Германией свои собственные отношения (пресловутый «пломбированный вагон», деньги германского Генштаба на революцию и т.д.), то их задачи и цели в данном случае полностью совпали со взглядами балтийцев в мае—июне 1917 года. Это открывало перед большевиками хорошие перспективы к будущему взаимовыгодному сотрудничеству и использованию матросов в своих партийных интересах.