Матлалиуитль - [5]

– Харрис, вы не помните, какой сегодня день? – окликнул его губернатор из своего угла.

– Седьмое июня одна тысяча шестьсот девяносто второго года Anno Domini, – ответил Харрис и обернулся. Взгляд его упал на золотого идола, стоявшего посредине столика, и ему показалось, что индейский божок скосил глаза в его сторону и зловеще улыбается.

– Вот вам пропуск для капитана "Катерины", – сэр Вильям протянул Харрису бумагу и ухмыльнулся, – передавайте привет этому разбойнику. Вчера ему немного не повезло, хе-хе.

– Благодарю, сэр Вильям. Я очень спешу и должен немедленно откланяться. Прощайте.

– Прощайте, Харрис. Надоест монашеская келья – возвращайтесь.

Харрис подхватил свой сундучок и быстрыми шагами вышел из гостиной. Уже выходя на улицу, он столкнулся в дверях с человеком в одежде священника – то был преподобный Джон Дойл, проповедник из церкви Святого Петра. Видно было, что он сильно взволнован: даже не поприветствовав Харриса, он влетел в дверь и скрылся в полумраке дома. Харрис проводил его взглядом, потом повернулся и зашагал в сторону гавани. Шаги его становились всё быстрее и быстрее, и последний отрезок пути он уже бежал со всех ног.

В это время в доме происходил очень громкий разговор. Губернатор – попрежнему в халате – стоял спиной к столику и старался полой халата закрыть золотого идола от взгляда собеседника. Было видно, что разговор ему крайне неприятен. Его собеседник, преподобный Джон Дойл, тоже стоял, вперив в сэра Вильяма горящий взгляд, и громким голосом произносил фразы, звучавшие как обвинение:

– Ваше превосходительство, когда вы приняли губернаторский пост, у меня родилась робкая надежда, что всё наконец изменится. Но я ошибался. Время идёт, а перемен никаких. Вы прекрасно знаете, что я многократно писал в Лондон о положении в городе и просил помочь мне в моей борьбе. Но либо мои письма не доходили до адресатов, – тут Дойл набрал в грудь побольше воздуха и повысил голос, фактически закричал, – либо Лондону нет дела до того, что здесь творится!

Сэр Вильям побагровел и поднял руку, готовясь возразить (при этом он отпустил полу халата и невольно открыл взору священника золотого идола). Но он лишь успел приоткрыть рот, как Дойл обрушил на него волны своего красноречия.

– Да-да-да! Я молчал и мучился сомнениями, но всему приходит конец. Вы, правительство, благословляете то, что здесь происходит. Вы выдали пиратам охранные грамоты, и теперь они грабят и убивают от имени британской короны. Город погряз в роскоши и разврате. Вы несёте своё золото в церковь, чтобы замолить свои грехи, но вы не видите, что с ваших денег ещё капает кровь загубленных жизней. Церкви не нужны грязные деньги, ей нужны души прихожан, но эти души уже давно проданы дьяволу! Дьявол повелевает этим городом, это он содержит здесь притоны с азартными играми и продажными женщинами, это он снаряжает корабли для пиратских набегов, это он топит в вине остатки благоразумия и морали у английских подданных. А что же правительство? Чем отвечает оно на происки сатаны? Как борется оно с падением нравов? Как помогает оно церкви в её святой миссии? Никак! Вы принимаете год от года законы, которые способствуют продолжению вакханалии на острове. Порт-Ройял стал столицей всех негодяев и преступников Вест-Индии. На крови и страданиях вырос богатый и красивый город, а самые богатые и сытые избираются в правительство. Они не понимают, почему я отвергаю дары, которые они несут в церковь. Что же здесь непонятного? Всё это несётся не по назначению. Мы молимся разным богам. Вот! – священник выбросил вперёд руку с указательным пальцем, направленным на золотую фигурку. – Вот ваш бог, и у него нет ничего общего с моим богом.

Дойл приостановил свою речь, видимо, чтобы перевести дух. Губернатор тоже тяжело дышал. Он не знал, что ответить дерзкому священнику, хотя у него и были заготовлены аргументы для подобного разговора. Весь Порт-Ройял знал, что преподобный Дойл слегка не в себе, но правота была на его стороне, и сэр Вильям не нашёлся с ответом.

Проповедник отдышался и снова заговорил, теперь уже спокойным тоном, хотя глаза его по-прежнему горели фанатичным огнём:

– Когда я шёл сюда по улицам города, дети кривлялись у меня за спиной, блудницы выкрикивали оскорбления, а мужчины отворачивались, делая вид, что не замечают. В наивной слепоте своей вы считаете меня безумцем. Что ж, время рассудит, кто здесь действительно безумен. Придёт час – и этот час близок – и десница господня опустится на скопище притонов, ад разверзнется и поглотит эту армию грешников, забывших о боге.

– Преподобный, то, что вы говорите, – ересь! – взорвался губернатор. – Боюсь, вы не отдаёте себе отчёта в своих словах. Я вынужден буду сообщить куда следует о вашем поведении и ваших речах. Я не позволю…

Дверь громко хлопнула, и губернатор замолчал, не закончив фразы. Преподобный Дойл покинул гостиную губернатора, не попрощавшись. Сэр Вильям в сердцах плюнул и крепко выругался. Так хорошо начавшийся день был испорчен. Нельзя сказать, что он испугался угроз этого набожного дурака, но прежнего хорошего настроения уже не было. Губернатор достал из секретера початую бутылку рома, налил немного в кофейную чашку и выпил. Затем подошёл к столику, взял золотого идола и повертел его в руке.