Матлалиуитль - [4]

Зайдя в капитанскую каюту, я обнаружил, что капитан мёртв. Остававшиеся в живых члены команды должны были умереть в ближайшие часы. Я не мог помочь этим несчастным, ведь у меня не было ни лекарств, ни каких-либо познаний в медицине.

Корабль был обречён. Втроём мы не смогли бы им управлять. Мы спустились в трюм, где нашли много тюков с одеждой из Европы. Мы сняли наши лохмотья и переоделись в богатые костюмы. Мои матросы взяли с собой по вороху одежды, а я – пару пистолетов и порох. Я запретил моим товарищам брать с собой пищу и воду с заражённого корабля. Мы спустили шлюпку на воду и покинули корабль. Одним "летучим голландцем" стало больше.

Мы счастливо избежали смертельной болезни, но говорить о нашем спасении было рано. Мы были посреди моря в шлюпке, не имея ни воды, ни пищи, под палящим солнцем где-то между Кубой и Юкатаном. Шансов выжить было крайне мало.

Не буду описывать подробности нашего блуждания по морю. Мы окунали головы в воду, чтобы меньше страдать от палящего солнца. К концу первого дня у нас на лицах был плотный белый налёт соли, который нечем было смыть. К концу второго дня мы были в полуобморочном состоянии. Ночью становилось легче. Когда солнце взошло на третий день, мы снова увидели безоблачное небо. Это был почти смертный приговор…

К полудню, когда жара усилилась до предела, один из моих матросов обезумел. Он выхватил нож и бросился на нас с налитыми кровью глазами, бормоча что-то неразборчивое. Я и другой матрос сидели на другом конце шлюпки – я на самом носу, а он ближе к середине. Мой товарищ вскочил на ноги, и тут же нож вспорол ему живот. Бедняга, застонав, вцепился в горло противника, и они оба упали за борт. На поверхности они так и не появились. Через несколько минут появились акулы, привлечённые запахом крови. Я ничего не видел сквозь толщу воды, но догадывался, какое пиршество происходило на глубине.

Так я остался один. Солнце палило беспощадно, а вокруг шлюпки кружили акулы. Я даже не смел сунуть голову в воду: она вполне могла быть тут же откушена.

Прошло несколько часов. Я почувствовал, что вот-вот потеряю сознание. И тогда я взмолился: боже милостивый, шептал я, дай мне выбраться из этого ада, и тогда я замолю все совершённые мною грехи, я проведу остаток жизни в мыслях о тебе, в уединении, вдали от мирской суеты и грехопадения. Я буду жить простой и чистой жизнью монаха, никогда не возьму в руки ни деньги, ни карты и не притронусь к падшей женщине. Я буду свято блюсти все твои законы, буду образцом благонравия и преданности твоим заповедям… Я шептал все эти слова, и у меня было ощущение, что меня слушают. Да-да, сэр Вильям, на грани жизни и смерти отпетый грешник Харрис вспомнил о боге. Всё перемешалось у меня в голове, слёзы брызнули из глаз, отчаяние сменилось неожиданной дрожью восторга. Мне чудилось, что мне отвечают, мало того, я отчётливо слышал слова, раздававшиеся в моём воспалённом мозгу. Я был искренен в своей молитве, и меня услышали. Слабость ушла, вместо этого я чувствовал небывалый прилив сил, мне казалось, что я смогу на вёслах переплыть любое море и достичь края земли…

Меня обнаружили рыбаки недалеко от Каймановых островов. Я лежал без сознания в шлюпке, совершенно один, только ворох новой одежды был найден под одной из скамеек.

Дня три меня выхаживали рыбаки. Когда я полностью восстановил силы, меня посадили на корабль, идущий в Порт-Ройял. Прощаясь, мои спасители вручили мне всю ту одежду, что нашли в шлюпке, и эту статуэтку. Как оказалось, она была спрятана в шлюпке под этим ворохом одежды. Очевидно, один из моих матросов тайком прихватил её из капитанской каюты заражённого корабля и скрыл это от остальных. Одежду я отдал моим спасителям, а статуэтка прибыла сюда вместе со мной.

– Удивительно интересную историю вы мне рассказали, дружище Харрис, – сказал губернатор и отхлебнул из чашки остывший кофе. – Если бы я не знал хорошо вас, старого морского волка, я бы не поверил, что всё так и было. Досталось же вам в этот раз… А каковы ваши планы? Наверное, от души повеселитесь теперь, после всего пережитого? В Порт-Ройяле каждый второй с радостью угостит вас бутылочкой-другой рома. А о женщинах я и не говорю. Они будут висеть на вас как гроздья спелых бананов! – губернатор хлопнул Харриса по плечу и весело захохотал.

– Как я уже говорил вам, – ответил Харрис, – мои жизненные взгляды в корне изменились. В полдень из гавани уходит "Катерина". Она идёт на Барбадос, и мне с ними по пути.

– Но "Катерина" – военный фрегат, и по уставу капитан не имеет права брать цивильного пассажира, – вяло возразил губернатор, уже догадываясь, чего от него ждут.

– Именно так мне сказал капитан "Катерины". Тогда я вспомнил, что у меня есть высокопоставленный друг, одно слово которого решит проблему.

– Конечно, друг мой, я вам помогу. Я выпишу вам пропуск на "Катерину".

Губернатор встал и отошёл к секретеру в углу комнаты. Пока он возился с бумагами, Харрис поднялся и вновь подошёл к окну. Время близилось к полудню. Внутренний дворик губернаторского дома был пуст. Отворилась дверь кухни, и чернокожая служанка с ведром в руке прошла через двор и вышла в задние ворота. Снова воцарилась тишина, лишь солнце нещадно палило, отражаясь от белых стен. Зоркий глаз моряка обнаружил в этом безмятежном покое нечто необычное, и, внимательнее всмотревшись, он увидел маленькие серые комочки, перемещавшиеся вдоль стены и исчезавшие в щели под воротами. "Крысы бегут", – подумал Харрис, и сердце его сжалось.