Материал для ваяния - [3]

Все отлично, но, оказывается, результаты этих выборов грозят подорвать престиж ОКЛЮЗИОМ'а. Вечерние газеты публикуют объявленный состав Исполкома с ехидными и даже наглыми комментариями. Министр внутренних дел на следующее же утро звонит генеральному директору. Последний не находит ничего лучшего, как приказать доставить ему анкетные данные новых членов Исполкома, всех этих известнейших экономистов с мировой славой.

Исполком должен собраться на свое первое заседание в следующий четверг, но поговаривают, что гг. Феликс Камусо, Феликс Фолль и Феликс Лупеску в ближайшие часы собираются подать в отставку. Г-н Камусо запросил инструкций относительно формулировки своего отречения; действительно, у него нет никакой серьезной причины для ухода из Исполкома и к этому его побуждает, равно как и гг. Фолля и Лупеску, единственное желание, чтобы Исполком включил не одних только лиц, которые откликались бы на имя Феликс. Вероятно, прошения об отставке включат оговорку о плохом состоянии здоровья и будут приняты генеральным директором.

Возможности абстрагирования

Многолетняя работа в ЮНЕСКО и других международных организациях помогла мне сохранить чувство юмора и, что особенно важно, выработать способность абстрагироваться, иными словами, – убирать с глаз долой любого неприятного мне типа одним лишь собственным внутренним решением: он бубнит, бубнит, а я погружаюсь в Мельвиля; бедняга же думает, что я его слушаю. Аналогичным образом, когда мне нравится какая-нибудь девица, я могу, едва она предстает предо мной, абстрагироваться от ее одежды, и пока она болтает о том, какое сегодня холодное утро, я скрашиваю себе нудные минуты обозрением ее талии.

Иногда эта способность к абстрагированию переходит в нездоровую манию. В прошлый понедельник объектом моего внимания стали уши. Удивительно, сколько ушей металось в вестибюле за минуту до начала работы. В своем кабинете я обнаружил шесть ушей, около полудня в столовой их было более пятисот, симметрично расположенных двойными рядами. Забавно смотреть, как то и дело два уха, висевшие в воздухе, выпархивали из рядов и уносились. Они казались крылышками.

Во вторник я избрал предмет, на первый взгляд менее банальный: наручные часы. Я обманулся, ибо во время обеда насчитал их около двухсот, мельтешащих над столами: туда-сюда, туда-сюда – точь-в-точь как при еде. В среду я предпочел (после некоторого колебания) нечто более спокойное и выбрал пуговицы. Какое там! В коридорах будто полным-полно темных глаз, шныряющих в горизонтальном направлении, а по бокам каждого такого горизонтального построения пляшут и качаются две, три, четыре пуговки. В лифте, где теснота неописуемая, – сотни неподвижных или чуть шевелящихся пуговиц в диковинном зеркальном кубе. Больше всего мне запомнился один вид из окна, вечером: на фоне синего неба восемь красных пуговиц спускаются по гибкой вертикали вниз, а в других местах плавно колышутся крохотные перламутрово-светлые незримые пуговки. Эта женщина, должно быть, очень хороша собой.

Среда выдалась препаскудной, и в этот день процессы пищеварения мне показались иллюстрацией, наиболее подходящей к обстановке. Посему в девять с половиной утра я стал унылым зрителем нашествия сотен полных желудков, распираемых мутной кашицей – мешаниной из корнфлекса, кофе с молоком и хлеба. В столовой я увидел, как один апельсин разодрался на многочисленные дольки, – которые в надлежащий момент утрачивали свою форму и прыгали вниз – до определенного уровня, – где слипались в белесую кучку. В этом состоянии апельсин пошел по коридору, спустился с четвертого этажа на первый, попал в один из кабинетов и замер там в неподвижности между двумя ручками кресла. Напротив, в таком же спокойном состоянии уже пребывало четверть литра крепкого чая. В качестве забавных скобок (моя способность к абстрагированию проявляется по-всякому) все это окружалось струйками дыма, которые затем тянулись вверх, дробились на светлые пузыри, поднимались по канальцу еще выше, и, наконец, в игривом порыве разлетались крутыми завитками по воздуху. Позже (я был уже в другом кабинете) под каким-то предлогом мне удалось выйти, чтобы снова взглянуть на апельсин, чай и дым. Но дым исчез, а вместо апельсина и чая были только две противные пустые кишки. Даже абстрагирование имеет свои неприятные стороны; я распрощался с кишками и вернулся в свою комнату. Моя секретарша плакала, читая приказ о моем увольнении. Чтобы утешиться, я решил абстрагироваться от ее слез и несколько секунд наслаждался зрелищем хрустальных шустрых ручейков, которые рождались в воздухе и разбивались вдребезги о справочники, пресс-папье и официальные бюллетени. Жизнь полна и таких красот.