Мать многоликих - [6]

К Уле подбегает Йоварс.

Йоварс. Вот ты где. (Пытается поднять девушку на ноги.) Пойдем. Здесь нельзя оставаться.

Ула. (Потерянно.) Что?

Йоварс. Пойдём, говорю. Они могут вернуться.

Ула. Кто?

Йоварс. (Раздраженно.) Кто-кто? (Машет рукой в сторону тракта.) Эти! С рожами!

Ула. Зачем им возвращаться?

Йоварс. Не знаю. Но дважды и дураку не везёт. Бежим в лес!

Ула. (Все так же потерянно.) Они забрали Ониса.

Йоварс. Не только его. Хиру тоже. Вообще всех детей забрали.

Ула. А с мамой твоей что?

Секунду Йоварс с мукой в глазах смотрит на нее, потом поворачивает лицо к своему дому, стоящему по соседству. Вместо дома там дымящееся пепелище. Ула все понимает и снова опускает голову маме на грудь.

Ула. Зачем им дети?

Йоварс. (Нетерпеливо пытаясь поднять ее на ноги.) Пойдём.

Ула. (Устало.) Оставь меня.

Йоварс вертит головой и кричит кому-то.

Йоварс. Эй, ты! Алис! Иди помоги.

Парень, к которому он обращается, даже не поднимает головы — шатаясь, бредет по улице; рубаха его в крови.

Ула. (Потерянно.) Видел, там, в клетках, не только наши были? Чужие тоже.

Йоварс. Видел.

Ула. О Четверо! Как же ему, наверное, страшно!

Йоварс. Так, хватит!

Он обхватывает Улу под мышками и тащит со двора. Девушка начинает вырываться — сначала вяло, потом все более отчаянно.

Ула. (Разозлившись.) Пусти! Ни в какой лес я не пойду. Мне Ониса вызволять!

Йоварс. Дура! Как его вызволишь?

Ула. Ему же страшно сейчас! Не слышал, что ли, как он кричал?

Йоварс. Дура. Ну, дура же круглая… Да прикончат они тебя, пойми! Сейчас не прибили — во второй раз точно прибьют!

Йоварс, пыхтя, тащит задом сопротивляющуюся Улу. Н ги девушки волочатся по земле, руки пытаются ухватиться за что-нибудь. Неожиданно ладонь наталкивается на шероховатый камень, наполовину вросший в дерн. Недумая, Ула выдирает его из земли и бьет им по руке Йоварса. Йоварс, ойкнув, разжимает хватку.

Йоварс. (Прижимая к животу ушибленную руку.) Сдурела, что ли? Я ж помочь хочу!

Ула поднимается на ноги.

Ула. (Решительно.) Хочешь помочь? Бери оружие — и за мной.

Йоварс. (Очумело.) К-куда?

Ула. За ними — куда!

Йоварс. Тебя что, по голове стукнули? Ты эту, на ящере, видела вообще?

И Ула сейчас же вспоминает: ящер с желтым пятном на хребте, женщина, сидящая на троне из ветвей, и противные тепловатые струйки, бегущие по голым икрам.

Ула. (Скорее сама себе, чем Йоварсу.) Ей нельзя отдавать Ониса. Ни Ониса, никого.

Йоварс. (Увещевающе.) Это не в наших силах. Это вообще никому не под силу. Я простой рыбак, а не дружинник.

Ула. А Хира как же? Что с ней станет, подумал?

Глаза Йоварса смятенно мечутся.

Йоварс. Я… я…

Ула. (С пренебрежением.) Ясно. (Резко поворачивается лицом к улице, где тут и там виднеются выжившие, и — во все горло.) Слушайте! Надо сейчас же бежать за дикарями! Надо вызволить детей! Хотя бы попытаться! Иначе грош нам всем цена! Родители проклянут нас с того света! Ведь теперь, когда их не стало, мы отвечаем за наших младших!

Выжившие парни и девушки некоторое время с одинаковым отсутствующим выражением смотрят на Улу. Потом снова принимаются плакать и бесцельно бродить туда-сюда.

Ула. (С горечью и все так же громко.) Не может быть, чтобы я всю жизнь прожила с трусами! Не может быть, чтобы я любила Ониса больше, чем вы любите своих братишек и сестренок! (Срываясь на плач.) Они же их замучают! Разве не видели — это нелюди!

Все время, пока Ула обращается к выжившим, Йоварс кусает губы. Вдруг, дернувшись, он говорит.

Йоварс. Хорошо. Я иду.

Ула. (Удивленно.) Идешь?

Йоварс. (Неуверенно разводя руки.) Ну, а как еще? У меня, кроме тебя…

На этих словах Йоварс сильно смущается и отводит глаза. Ула делает вид, что ничего не заметила, да и не до этого ей сейчас.

Ула. (Обращаясь к выжившим.) Кто еще? Ну, хоть кто-нибудь?

Погруженные в свое горе, выжившие не обращают на нее внимания.

Ула. (Разозлившись.) Ну и пёс с вами! Без вас обойдёмся! Пошли, Йоварс.

Йоварс. Погодь. Зачем пешком? Сейчас лошадей поищу. (Машет рукой.) У старого Пагриса вон две кобылки имелись.

Ула. Думаешь, уцелели?

Йоварс. Не знаю. Но дикари ведь на своих двоих ходят. Стало быть, лошади им ни к чему. Да и обувка не помешает.

Ула смотрит на свои голые стопы, измазанные в крови и саже.

Ула. Да, босиком — это не дело.

Йоварс. Хорошо. Тогда ты ищи нам обувку, а я — за лошадьми.

И тут они видят, как по центральной улице идет пеший вооруженный отряд. Их семеро: шесть подростков и один взрослый; трое из подростков — девушки. Отряд неторопливо направляется в ту сторону, куда ушли многоликие. Ула всматривается в их лица — кажется, что эти люди забыли слово «страх», лица их сурово-бесстрастны. На выживших сельчан они смотрят с пренебрежительной жалостью, как вернувшиеся с войны вельможи на чернь. Хотя ежели судитьм по внешнему виду, по чертам лица, они сами выходцы из низшего сословия — отпрыски рыбаков и дровосеков. За спин ой у каждого — торба с припасами, у двоих — прикреплены к торбам походные котелки, девушки идут с луками.

Один из парней — Лирис — перехватывает взгляд Улы, и так как девушка не выказывает ни страха, ни отстраненной потерянности, как прочие выжившие, ободряюще улыбается ей. Ула вздрагивает и делает несколько порывистых шагов в сторону Лириса. За ее спиной подает голос Йоварс.