Мастодония - [2]

Она говорила бодро, как будто не должна была делать ничего другого, чтобы разговор скрыл неуверенность, которая все еще жила в ней.

Я шагнул к ней, и теперь мы стояли рядом.

– Эйса, – сказала она, – это было так чертовски давно.

Она очутилась в моих объятиях, и все это казалось нереальным: женщина, которая вышла из длинной черной машины в этот висконсинский вечер спустя два десятилетия. В ней трудно было узнать ту смешливую девчонку, вместе с которой мы работали на раскопках на Среднем Западе, стараясь раскрыть тайны древнего кургана, который в конечном итоге мало что значил. Я копал, и просеивал, и расчищал, тогда как она писала этикетки и пыталась каким-то образом идентифицировать черепки и прочий доисторический мусор, разложенный на длинных столах. Тот жаркий и пыльный сезон был слишком коротким. Работая вместе целыми днями, мы спали вместе в те ночи, когда могли ускользнуть от чужого взгляда, хотя под конец, как я помнил, мы перестали остерегаться других, которые на самом деле едва ли замечали нас, возможно, из деликатности.

– А я бы отказался увидеться с тобой снова. Я, конечно, думал об этом, но боялся, что это меня бы сломило. Мне пришлось говорить себе, что ты забыла, что ты и не побеспокоишься, чтобы увидеть меня снова. Боялся, что ты была бы вежлива, но и только, что мы обменялись бы какими-то глупыми и высокопарными фразами, и это был бы конец, и я не хотел, чтобы конец был таким. Хотелось, чтобы осталась память, знаешь ли. Десять лет назад, или около того, мне сказали, что ты занялась каким-то бизнесом, а затем все твои следы затерялись.

Она обвила меня руками и подняла лицо для поцелуя, и я целовал ее не столько, пожалуй, с волнением, которое почувствовал снова, сколько с глубокой признательностью за то, что мы опять были вместе.

– Я все еще занимаюсь бизнесом, – сказала она. – Экспорт-импорт, если хочешь, называй это так, но, вообще-то говоря, я думаю, что выйду из него.

– Зачем мы стоим здесь? Давай сядем под деревом. Это – приятное место. Я провел здесь много вечеров. Хочешь, я приготовлю что-нибудь поесть и выпить?

– Попозже, – ответила она. – Здесь так спокойно.

– Тишина, – сказал я. – Хорошо отдыхается. Лагерь, вероятно, тоже можно было назвать спокойным местом, но это – совсем иное дело. Я здесь почти год.

– Ты оставил университет?

– Нет, я в творческом отпуске. Хотел написать книгу, но не написал ни строчки, хотя и собирался. Когда отпуск кончится, я, может быть, уйду из университета.

– А это место? Это – Уиллоу -Бенд?

– Уиллоу-Бенд – небольшой городок возле дороги. Ты проезжала его, когда добиралась сюда. Прежде я жил там. У моего отца было торговое дело на краю города – он торговал инструментом для ферм. А эта ферма, эти сорок акров земли, прежде были собственностью семьи Стриттеров. Когда я был мальчиком, я шатался по лесу, охотился, просто любопытствовал. Эта ферма была одним из мест, где я обычно бродил со своими друзьями. У Стриттера был сын примерно моего возраста. Кажется, его звали Хуг, и он был из нашей ватаги.

– А твои родители?

– Отец уехал несколько лет назад. Перебрался в Калифорнию. У отца там брат, а у мамы – сестры на побережье. Я вернулся сюда около пяти лет назад и купил ферму. Не возвратился, как ты могла бы подумать, к родным корням, хотя это место, Уиллоу-Бенд, и местность вокруг навевают счастливые воспоминания.

– Но если ты не возвращался к своим корням, то почему Уиллоу-Бенд и почему эта ферма?

– Здесь есть кое-что, что звало меня назад. Я должен был вернуться и найти ЭТО. Если тебе будет интересно, позже я расскажу об этом. Расскажи лучше о себе. Как живешь, что делаешь? Ты говорила, что занята бизнесом?

– Ты меня забавляешь. Я занялась продажей предметов и ископаемых. Начала с малого, затем дело расширилось. Ископаемые и предметы культа – наше главное занятие, хотя приторговываем потихоньку поделочными камнями и всякой всячиной. Если я не могу быть археологом или палеонтологом, то, по крайней мере, могу использовать то, чему меня учили. Сначала мы продавали хорошие черепа маленьких динозавров, прекрасных трилобитов и обломки пород с отпечатками рыб. Ты удивился бы, узнав, сколько можно получить на самом деле за хороший материал – и даже не за столь уж и хороший. Пару лет назад на деловом ленче кому-то пришла в голову идея, что если распилить кости динозавров и заливать их пластиком, то их можно использовать в качестве сувенира. Эту мысль подбросили мне. Знаешь, как мы добываем кости динозавров? В Аризоне есть костеносный слой. Мы раскапываем его бульдозерами и взрываем. Сотни тонн костей мы распилили на кубики. Я не собираюсь говорить тебе, что хоть чуточку стыжусь этого – вовсе нет. И не то, чтобы это не было законным. Все было по закону. Земля – наша собственность, законов мы не нарушаем. Но никто даже и не догадывается, сколько поистине бесценных ископаемых уничтожается в этом процессе.

– Видимо так, – сказал я, – но отсюда вывод, что для археологов и палеонтологов от этого мало пользы.

– Напротив, – возразила она, – я очень внимательна к ним. Мне хотелось бы быть в их числе, но у меня никогда не было шансов. Можно было уехать на годы, как ты, и я уехала в эту захолустную нору в Турции. Я могла провести все лето, раскапывая, классифицируя и описывая, а затем, когда раскопки заканчивались, я могла посвятить много месяцев классифицированию и каталогизации. И время от времени я могла даже обучать какого-нибудь полоумного студента. Но могла ли я хоть когда-нибудь что-нибудь напечатать? Бьюсь об заклад, ты и по себе знаешь, что нет. Чтобы сравняться с кем-нибудь, кто занимается этим делом, нужно было бы кончить Йель или Гарвард, или Чикагский колледж, или еще что-нибудь подобное. И даже тогда ты мог бы провести годы в безвестности. Не будет хорошего служебного положения, и никому нет дела до того, как ты упорно работаешь, продираешься и борешься. Нахальные искатели славы полностью приберут все к рукам, и навсегда.