Мастерская кукол - [145]

Едва подумав об этом, Сайлас почувствовал, как к глазам подступают слезы. Через мгновение он уже рыдал, давая выход своим чувствам – беспокойству, страху и любви, которые ему приходилось сдерживать в течение десяти дней. Да, Айрис пробыла с ним только десять дней!.. Всего десять дней было у него, чтобы приручить эту белую мышку, эту красавицу!..

Тут у него снова перехватило горло. Рыдания поднимались из самой глубины его существа, из какого-то бездонного колодца, о существовании которого Сайлас прежде не подозревал. Ему было жаль себя, жаль Айрис – эту небывалую красоту, которой больше нет.

– Прости меня!.. Прости!.. – повторял он снова и снова. Ее глаза были не видны за волной упавших вперед волос, и, прижав ладони к лицу, Сайлас заплакал навзрыд.

Шкаф с бабочками

Когда Сайлас потянул ее за волосы, Айрис представила себя куклой из магазина. Это не ее волосы он держит в руке, твердила она себе, это парик, сшитый из волос южногерманских крестьянок. Это не на ее губы он глядит, а на крашенный кармином фарфоровый рот. Ее руки холодны, как фарфор, а глаза превратились в зеленоватое стекло. И не на стуле она сидит, а на полке в лавке миссис Солтер, и это не его руки прикасаются к ней, а пальцы шаловливого ребенка, который пытается играть с куклой, которую ему еще не купили.

Айрис твердо решила, что ничем не выдаст себя, и, похоже, ей это удалось. Сайлас ничего не заметил – ни сломанного подлокотника, ни кое-как намотанных на предплечья полос материи, ни проволоки, которую она сжимала в кулаке. Зато сама Айрис сразу обратила внимание, что сегодня от него пахнет не так, как обычно. Так, или почти так, пахло от аптечного шкафчика миссис Солтер, где хранились тинктуры и лосьоны, таблетки и пилюли, способные подарить каждому вечную молодость и несокрушимое здоровье. А еще от него почему-то пахло скипидаром и только что отмытыми кистями.

Айрис пыталась исподтишка рассмотреть Сайласа сквозь кисею упавших на лицо волос, но перед глазами все расплывалось, и она снова подумала, что может рассчитывать только на внезапность. Пусть он решит, будто она умерла, тогда, возможно, ей удастся захватить его врасплох. Она почти не дышала, и все равно ей было страшно, что он может услышать отчаянный стук ее сердца.

Когда Сайлас зарыдал, она чуть было его не пожалела, но через секунду ее ненависть стала еще жарче. В эти мгновения Айрис презирала его с такой силой, что ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать от ярости и отвращения.

… Постарайся не двигаться.

… Если бы ты снимал меня для дагерротипа, меня можно было бы принять за посмертный снимок. Я бы нигде не расплылась.

Сайлас опустился на корточки и закрыл лицо руками.

Пора, решила Айрис, но окружающий воздух вдруг показался ей густым, как жидкая грязь. Она попыталась поднять руку, но у нее ничего не получилось. Мышцы отказывались подчиняться, и ее рука лежала неподвижно, словно чужая. Нужно двигать ей понемножку, по чуть-чуть – пошевелить пальцами, разгоняя кровь, потом попробовать согнуть запястье и…

Слева от нее оказался Луис, а справа – сестра. Оба чуть заметно мерцали в полутьме подвала, и она попыталась увидеть их за этими стенами, разглядеть по-настоящему. Вот Роз, хозяйка магазина, что-то пишет в толстом гроссбухе, а рядом стоит ученица в кружевном передничке. А вот и Луис. Он работает над новой картиной: его губы чуть изогнулись в лукавой улыбке, сильные руки уверенно водят кистью по холсту. А что это у него за спиной? Да это же ее собственная, уже готовая картина!.. Она висит на стене в одном из залов Академии, висит на самом лучшем месте – на уровне человеческого взгляда, на стене, освещенной льющимся из окна светом.

Словно утопающий, который из последних сил стремится наверх, к солнцу и воздуху, Айрис подняла руку, и та подчинилась с удивительной, почти сказочной легкостью. Резко выпрямившись на стуле, Айрис размахнулась с силой ударила Сайласа деревяшкой по голове. Удар вышел что надо! Он дрожью отдался ей в плечо, а мир вокруг озарился яркими вспышками света, как будто краска с мастихина случайно выплеснулась на готовое полотно. Сайлас замахал руками, попытался встать, и Айрис снова ударила его подлокотником, на этот раз – по лбу, чувствуя, как ее буквально трясет от ненависти, гнева и внезапно нахлынувшей силы.

Сайлас упал, и его лоб окрасился кровью – мазок мареной по белой коже. Он взвыл, заскреб пальцами по земляному полу, пытаясь схватить ее за лодыжки, и Айрис, дотянувшись до стоявшего под стулом ведра, полного отвратительной вонючей жижи, опрокинула его Сайласу на голову. Но он все-таки подобрался к ней слишком близко, и она снова и снова била его деревяшкой, а мир вокруг кружился и раскачивался как пьяный. Потом хрустнула какая-то кость – его ребро, скорее всего, – и тут же с треском сломался подлокотник. Отшвырнув обломки, Айрис попятилась и схватилась за стену, чтобы удержаться на ногах, но погреб начал раскачиваться вместе с ней.

Понемногу перед глазами Айрис прояснилось. Прямо перед собой она увидела ступеньки ведущей наверх лестницы и вцепилась в них обеими руками. Перекладины казались восхитительно холодными, но поднималась она слишком медленно – ей мешали усталость и путавшиеся под ногами длинные юбки (оторванную от звонка проволоку она повесила на запястье). Поранила Айрис и правую ладонь, но боли она почему-то не чувствовала и даже слегка удивилась, увидев на руке кровь.