Мастерская дьявола - [42]

— Иди ты к черту, — отвечаю я Алексу. Так громко, что он оборачивается и смотрит на меня. Замечает клещи, занесенные над головой. И я вижу ужас в его глазах. Он уже все понял. Я должен пройти через это. И мне это удается. Взмах руки — и тяжелые клещи обрушиваются прямо на его морду. Треск зубов — и он валится на пол, череп разбивается о бетон. И снова — хлоп, второй удар — по лампочке. Я не хочу видеть Лебо таким. Униженным, беспомощным. Еще более беззащитным, чем когда он был младенцем. Лампочка лопается, и Лебо остается сидеть черной глыбой в непроглядной тьме.

Мы с Рольфом сваливаем. Идем по коридору, под ногами хрустят осколки стекла. Доходим до того места, где два коридора перекрещиваются. Повсюду — человеческие чучела. В нишах. Мумии сидят на стульях у стен. То там, то сям мигают лампочки. Некоторые свечи уже догорели. Ничего, я сориентируюсь тут по памяти. Вдруг Рольф садится на пол, протягивая мне ключ. Я беру его и сую в карман.

— Вставай, парень! Линяем отсюда!

Рольф вертит головой. Я повторяю, чтобы он вставал, на двух языках — думаю, он и по-русски наловчился. Но он только мотает головой. Тогда я хлопаю его по щекам. Сильно. И еще раз. Он и бровью не ведет. Наверное, уже привык к побоям.

— Ты останешься с мумиями и совсем свихнешься! От страха в штаны наложишь! Пойдем со мной!

Он качает головой.

Я прикладываю ухо к его губам.

— Тут великолепно, — шепчет Рольф.

— Что за чушь!

— Я останусь с ними. Мне это по душе. Ближе уже не подберешься.

— Ближе к чему?

— К ужасу.

Мне становится не по себе. Это все от спертого воздуха. Что там Алекс? Как бы он не пришел в себя! Я не добил его, на это меня не хватило. Я думал, что хватит. Но нет. Как бы то ни было, ждать его я не намерен.

— Так ты не встанешь?

— Иди к черту, — говорит Рольф.

— И ты, — отвечаю я. Пробираясь к выходу, я упираюсь вытянутыми перед собой руками в мягкий живот старой женщины, она пошатывается, стул под ней скрипит, мертвые глаза блестят из-под платка, мне не мешают ни полумрак, ни даже полная темнота, такие коридоры мне знакомы… правда, без мумий… я бегу, роняю клещи, спотыкаюсь о разбросанные инструменты, врезаюсь в ванну, откуда что-то выплескивается, натыкаюсь на манекены, какие-то из них я повалил, на бегу я сбиваю и свечи, лужи озаряются их синеватым пламенем, искры с шипением летят во тьму, но я быстрее искр взлетаю по ступеням наверх, Алекса я добить не сумел, но вот пожар после себя, кажется, оставил, не знаю, да или нет, не знаю; наконец я вижу массивный железный лист, которым укреплена дверь, это выход!

Я выбегаю наружу, захлопываю за собой дверь и делаю глубокий вдох. И еще один! Я с наслаждением пью воздух, но тут вокруг моего горла с неумолимой силой затягивается петля, я поскальзываюсь — и без чувств падаю навзничь.

— Стало быть, вы договорились? — спрашивает она меня сквозь туман, в который я погружен. Моя голова лежит у Марушки на коленях. Я открываю глаза. Мы в палатке. — Больно? У тебя была веревка на шее, я ее в шутку и дернула. Откуда мне было знать, что ты свалишься? Извини!

— Гололед, — говорю я с некоторым трудом. У меня в голове словно тюкают острые топорики.

Она сует мне в рот две таблетки, дает воды запить и сама тоже глотает.

— Мне от Алекса здорово влетело за то, что ты все время норовил сбежать. Вот я и поймала тебя за веревку, так сказать, для тренировки!

Осмотревшись вокруг, я сажусь.

— Значит, ты наконец-то поумнел и передашь нам все свои данные.

— Откуда ты знаешь?

После таблеток мне стало лучше. Как и раньше. Только вот на шее у меня останется синий след от петли…

— Иначе Алекс не выпустил бы тебя из музея. Я бы страшно горевала, если бы он тебя выпотрошил, веришь?

— Горевала? Серьезно?

— Ты же это проглотил, да?

Я киваю.

— Ну так испражняйся.

Могла бы не выражаться так вульгарно, думаю я. Если бы Алекс стал меня потрошить, он сделал бы мне укол. Только меня никто потрошить не будет. Я ложусь на спину. Тут так приятно! Печка пышет, капли дождя стучат в брезентовый тент.

— Эй! — окликает меня Марушка. Вставая, она слегка пинает меня. Нежно, деликатно.

Сейчас я рад, что снаружи моросит. Рад из-за дыма. Пройдет время, пока огонь из подземелья доберется до деревянных стен огневого блокгауза. Я, во всяком случае, надеюсь, что бункер горит. Химия, всякие легковоспламеняющиеся прибамбасы на каждом шагу… А может, огонь погас. И скоро сюда придет Алекс. Пора сваливать.

— Марушка, я… стесняюсь! Перед тобой не могу. Да и вообще не могу.

— Я тебя умоляю! Ты что, маленький, что ли?

— Марушка! Давай пройдемся, мне надо растрясти кишечник. Несколько минут, ладно?

— Гм, ну не знаю…

— Я окоченел, мне просто необходимо согреть живот. Ты же медсестра! Ты меня понимаешь?

— Могу дать тебе рвотное.

— Пожалуйста, только не это!

— Ну, если не рвотное, тогда слабительное. Из тебя сразу все выскочит!

Однако против прогулки она не возражает. Мы выходим, и я чуть ли не сам веду ее. Вверх по склону — к Хатыни, мертвой деревне. Пусть холм отделяет нас от музея. Если повалит дым, его будет видно не сразу. Я не знаю, что сделаю, если вдруг появится Алекс.

Впереди в тумане показалась первая труба. Перед нами — первый разрушенный хатынский дом.