Мастерская дьявола - [12]

Сара предложила съездить в Прагу, которая была совсем недалеко, за сувенирами, чтобы мы могли что-то продавать тем редким туристам, которые к нам иногда забредали. Туча в ее голове мало-помалу рассеивалась. А Сара была девушка практичная.

Она понимала, что мы с Лебо делаем полезное дело, когда, сидя за компьютером, устанавливаем контакты, организуем сбор средств и бьем тревогу, но, может быть, именно потому, что она была новенькая и смотрела на разрушение нашего города глазами человека со стороны, она утверждала, что мы сможем гораздо успешнее бороться с бульдозерами, если привлечем в город побольше людей.

Вы должны заинтересовать туристов, привлечь к себе внимание мира.

Только тогда, — говорила Сара, а мы ей внимали, — когда взоры всего мира будут прикованы к гибнущему Терезину, мы сможем начать процесс ревитализации города.

А ревитализация означает оживление или даже возрождение, объяснила она.

Сара занималась не только историей, этнографией, литературой, культурологией, религиоведением и тому подобным — все наши студенты, прежде чем попали к нам, обучались таким диковинным специальностям, исключение составлял один я, прошедший лишь училище, да и то не до конца… Сара, кроме того, умела рисовать, и однажды вечером, когда я под диктовку Лебо стучал по клавишам, она вдруг издала победный вопль — да такой, что мы аж подскочили… Сидя на койке, она показала нам майку, на которой, как она сказала, был изображен писатель Франц Кафка, эту майку Сара купила в Праге, но сейчас она начертала под портретом Theresienstadt[7], а еще нарисовала виселицу и написала: «Если бы Франц Кафка не умер своей смертью, его убили бы здесь»… Вот это и вправду может сработать, заявила Сара и прибавила, что и не подумает обращаться ни в какую швейно-печатную фирму, майки мы будем по их шаблонам изготовлять сами, вручную и творчески, только такое в нашем случае имеет смысл.

Мы с Лебо кивнули, окей, мы верили ей, как-никак она пришла к нам из внешнего мира.

Тогда мы с Сарой уже отлично понимали друг друга, поначалу же, когда она, подавленная и с темной тучей в душе, блуждала среди руин, я незаметно следил, как бы ее, к примеру, не затянуло бесповоротно в образовавшуюся после паводка воронку или не унесло одним из потоков черной воды, какие местами, вырываясь из катакомб, заливали низко расположенные развалины… следил, чтобы она не заходила слишком далеко в здание старого цейхгауза с разрушенными стенами, где ей на голову мог упасть кирпич… Сара привыкла ко мне и моему стаду; я показал ей свой хлев, и ее не испугал даже бодливый Боек.

Саре были по душе мои козочки, а я ее однозначно любил, или как это назвать, хотя она меня, скорее всего, нет, этого я уже не узнаю… как бы то ни было, мы переживали друг с другом и порывы страсти, ведь для этого довольно было просто рухнуть в красную траву. Больше я об этом ничего не скажу. Потому что человека, который при всех без стыда болтает о таких вещах, я бы без колебаний поставил к стенке, совсем как в старые времена.

Под вечер мы поднимались и гнали стадо домой. Люди над нами все равно посмеивались, подшучивали надо мной и Сарой. Ведь пыль с крепостных кирпичей остается на волосах, въедается в одежду и в кожу, и все понимают, почему кто-то катается по траве.

В Праге мы останавливались в гостинице. Денег у нас хватало, в то время мы их уже даже не считали, а кроме того, наши поездки в Прагу были деловые и, само собой, тоже оплачивались из средств, поступавших благодаря контактам Лебо.

В случае необходимости Лебо, часто в сопровождении Сары или других девушек, отправлялся в банк и снимал нужную сумму. Девушки, конечно, иногда хотели купить кое-какие девчачьи мелочи, как говорил Лебо, так что некоторое время они проводили в пражских магазинах. За деньгами я не следил, обо всем, что требовалось для компьютерного уголка, заботилась Сара. Одежду мне тоже выбирала она.

Именно Сара приобретала майки и другие сувениры, планировала расходы на издание рекламного буклета, закупала ящики красного вина для наших вечеринок, то есть для учебы через игру, а я был в основном носильщиком, таскал за ней по городу рюкзаки, хотя мы и на такси частенько разъезжали — хорошо, что Сара меня к этому приучила.

Гостиничный номер на неприметной улочке вблизи Староместской площади полнился запахом Сары и был совсем не такой, как мой следующий номер в отеле.

Как раз сейчас мы с Сарой в Праге, в гостинице. За окном бесчисленные улицы, наша улочка — узкая, длинная и кривая, на выщербленном тротуаре тут местами валяется собачье дерьмо и всякий мусор. Но я тут чужой.

Терезин — город по-военному прямоугольный, так что тебе, деревенщине, легко там ориентироваться, а Прага — средневековая, вся в извивах, изгибах, загибах, объясняет Сара, почему без нее я бы в Праге заблудился.

В этом номере мы во время наших деловых поездок ночуем, разбираем покупки, обнимаемся, треплемся…

Этот ваш Терезин, мой милый старый пастушок, мне даже чем-то напоминает Венецию, говорит Сара, небрежно опершись о мое плечо; на полу вокруг нас сохнут майки с Кафкой — целая куча маек, у нас был поход за майками, и нас намочило ливнем, я дышу черной влагой пражского дождя в ее волосах… Понимаешь, святой Марк и гондолы — это ваш Музей, который власти содержат напоказ всему миру… а чуть дальше в ветхих домах живут нормальные люди — ну то есть как нормальные, покачала она головой, фыркнула и уточнила, что повсюду в Западной Европе о массовых военных захоронениях тщательно заботятся и оберегают их, а у вас в Терезине… просто диву даешься, что на месте казней старый пан Гамачек продает брюкву… и что там, откуда отправляли эшелоны на восток, в лагеря смерти, старые тетушки Боухалова и Фридрихова клянут свой бесконечно заедающий гладильный каток… и что вы детьми играли в камерах смертников и трогали друг друга в бункерах! Это же просто ужас, вы, должно быть, все извращенцы, только не знаете об этом… Всюду на Западе подобные детские прогулки были бы строго запрещены, объяснила она… Да ведь у нас тоже, ввернул я. Но вам на это плевать, возражает Сара… Ну да, соглашаюсь я, например, мне какие-то там запреты абсолютно пофигу, лишь бы не попасться… Она вертит головой. Так мы с ней разговариваем, а потом иногда ложимся в постель.