Мастерская дьявола - [13]

И вот случилось так, что боевики из Патриотических сил совершили вылазку на той самой улице, где по стечению обстоятельств была наша гостиница. Мы возвращались с покупками и смотрим: смуглые подростки разбегаются по подворотням, цыгане петляют по улочкам, а за ними гоняются молодчики в кожаных куртках, вооруженные ножами и битами. Какие-то люди высовываются из окон, аплодируя погоне и показывая, куда скрылись беглецы. Сара стоит, разинув рот, пакет с Кафками выпал из ее рук на землю.

Двое парней перегородили вход в нашу гостиницу. Они стоят спиной к нам, и я уже приглядываюсь, не валяется ли поблизости кусок трубы от строительных лесов или хотя бы доска, врезать бы им вот этак по-быстрому да сзади, на это бы меня хватило, хе-хе, но как раз сегодня они, видать, даже булыжники из мостовой для себя повыворотили, сволочи.

И мы слышим, как они маршируют, скандируя свои лозунги, по улице за нашими спинами, и вскоре всю ее целиком заполняет шеренга молодчиков из Патриотических сил в черных рубашках и с флагами, с такими лучше не встречаться, я о них наслышан, совсем недавно, к примеру, тетушки в гладильне рассказывали, что это самые настоящие нацисты, и я хватаю Сару за локоть, она только ругается на своем языке, парни дают нам пройти, и уже из гостиничного холла я слышу у себя за спиной: «Эй!» — и один из них, с наколотой на шее свастикой, подает мне Сарин пакет, я хватаю его и волоку Сару по винтовой лестнице наверх, в номер.

Она садится на кровать.

Слушай, я только что видела погром. У них даже форма есть. Мой первый погром! Это надо записать в моем девичьем дневничке, говорит Сара.

И что она все языком мелет? Могла бы и помочь мне. Нагруженный рюкзаком и сумками, я пытаюсь уложить майки на пол.

Снаружи доносится рев и вой полицейских сирен. Кто-то с криком пробегает по улице. Шум толпы понемногу удаляется.

Ты совсем не похожа на еврейку, и вообще. Хорошо, что ты светловолосая. А про меня они подумали, что я тоже турист, ха-ха-ха!

Это меня насмешило. Показалось и вправду забавным.

Меня сейчас вырвет, заявляет Сара, валится навзничь на кровать и смотрит в потолок.

Слушай, мы внешне похожи, говорит она, помолчав, у нас по две ноги, две руки, местами веснушки, мы кое-как объясняемся друг с другом по-английски, но это только сбивает с толку! В культурном смысле мы совсем разные. К примеру, я нисколечко не заражена большевизмом, а у тебя все мозги навыворот, хотя ты об этом и не догадываешься. Твои козы гадят в священных местах скорби, а до тебя это не доходит, вообще до вас всех здесь, в Восточной Европе, не доходит, в каком вы дерьме! Этим она меня разозлила, я таскаюсь тут с ней по Праге, рискуя, что поголовье моего стада еще больше сократится, Боек-то его точно не убережет!.. А говорят, у вас в Чехии есть свиноферма на месте бывшего концлагеря для цыган, это правда? Отвези меня туда, выпаливает она, а я на это, что про свиней вообще не слышал, у нас в Терезине их не было… Господи, тебе это кажется нормальным? Свиноферма на месте массового убийства? Ей не нравится, когда я пожимаю плечами, ну а мне не нравится, когда она кричит, так что я даже подумываю, не заткнуть ли ей рот подушкой… и я рассказываю ей, как Лебо получил свое имя, она ни гугу, но, приглядевшись, я вижу слезы у нее на глазах… Боже, ведь той повитухой могла быть моя бабушка… Ну да, твоя бабушка чуть не задушила маленького Лебо! Она тоже была такая злая, совсем как ты!.. Лебо, либо, лебо, либо, повторяет Сара, она немного учится говорить по-нашему, и я объясняю ей, что чешский язык — легкий, зато словацкий — ужасно трудный, его бы она не выучила, а сами словаки такими уж родились, для них это привычно, беседовать на своем языке… Молчи, козий царь, хрипит она в подушку… заткнись, пастушок! Ладно, я молчу… а вообще-то я радуюсь, когда она к нам пришла, это была тень девушки, а теперь она, черт побери, живая! А Сара говорит, что никогда еще не спала ни с кем моего возраста, но здесь она в этом не видит ничего особенного, потому что всё, абсолютно всё здесь такое искривленное, несообразное… Мне тоже все равно, отвечаю я, сколько тебе лет, я этого даже и не знаю: девятнадцать? двадцать? а может, уже двадцать один? Мне это, Сара, безразлично, утешаю я ее… Но ты не думай, опершись о локоть, смотрит на меня Сара, я не считаю тебя идиотом, культурное различие между нами — это что-то более глубокое… мы лежим на спине, повсюду на полу — горы маек с Кафкой, бутылки вина и еще какая-то мелочевка, чешское стекло, кружки и блюдечки, на которые мы нанесем надпись «Привет из Терезина», и всякая другая сувенирная ерунда в пакетах… и Сара вдруг начинает читать мне лекцию о Восточной Европе, эта ее образованность иногда не дает ей покоя… Я искала этот самый Восток, эту Восточную Европу… ведь отправиться в Восточную Европу — это как раз и значит все время искать ее, понимаешь, говорила она так, как будто меня это интересовало… Моя семья происходит из Словакии, сообщает Сара и набирает воздуха, чтобы поведать мне, как волны зла занесли ее родных в Терезин и понесли дальше… примерно так начинали свои истории все искатели нар, те, которые добрались до города-крепости автостопом или же вышли из автобуса с кондиционером и, доковыляв с обожженными крапивой лодыжками через заросшие свалки до наших развалюх, принимались осматриваться в городе смерти… Их предки неизменно оказывались родом из какого-нибудь искореженного историей восточноевропейского населенного пункта, где улицы насквозь пропитаны въевшейся в них грязью, а сам он покоробился, как старая черно-белая фотография, и название этого места, города или деревни, они выговаривали, сжав губы, как будто уже давно учились произносить его у себя дома перед зеркалом, в те часы, когда к сердцу подступал ледяной страх, бескрайний ужас… Что произошло с моими предками? И почему мои дедушка, папа, дядя, прабабушка из Праги, Брно, Убли