Мастера. Герань. Вильма - [202]

Шрифт
Интервал

— Ну уж не цепляйся так ко мне! Мастер на пенсии, да?

— На пенсии, — кивнула она. — Ты и впрямь ничего не знаешь. Но и подрабатывать ходит. Имро тоже. Знаешь ведь, каково на инвалидности-то. Мастер на пенсии, а Имро на инвалидности. Подчас мне сдается, что Имро с этой своей хворью малость и перебарщивает. Пожалуй, лишку с ней носится. Бедняга, кабы выздоровел, и говорить ему, глядишь, было бы не о чем.

— Ему, значит, не так уж и плохо?

— Можно выдержать. Главное, что мне не приходится уже столько крутиться вокруг его постели. Да я уже притерпелась. Ради меня ему вообще не надо работать. И хоть пенсия у мастера не бог весть какая, помаленьку бы вытянули. Я довольна, хоть и не совсем. Работы хватает. Ведь и другие не лучше живут. Я не больно-то прихотлива. Многого мне не надо. Детей у нас нет, а для Агнешкиных, да и для чужих иной раз, конфетка всегда найдется. Своих детей нет, так я хоть крестная мать. И на том спасибо. У меня двое мужиков, что один, что другой, без разницы. Но зато работают. Хотят подработать. И на еду надо, и на курево, а бывает, и маленько выпить охота. И Имро пьет. Работают в строительной конторе. Но работать можно только несколько месяцев в году, чтобы не заработать больше положенного. Иной раз и на сторону работают. Правда, и так случается. В общем, можно сказать, живем не тужим. Имро, как выздоровеет и с него снимут инвалидность, перейдет на другую работу. Господи, только бы выздоровел, бедняга! Мне уж иной раз невмоготу делается. Вечно что-то у него не так. Вот купили барометр. Думает, барометр его вылечит.

— Он, значит, все болеет? Мне казалось, ему уже лучше.

— Не то чтоб больной, да и не здоровый. Иной раз совсем никуда. Я уж свыклась с его хворями. Со всем уже смирилась. А он еще всякое сулит. И работу, говорит, потом получше найдет! Только я уж на многое не надеюсь. Ничего особого от него не ожидаю.

— Почему? Он ведь не такой старый! Может, ему станет лучше.

Она покачала головой. — Вряд ли. И у него свои годы.

— Плохо себя чувствует?

— Я почем знаю? Вроде бы нет. Особенно, говорит, ничего не болит. Рудко, да ты хоть и обо мне спроси!

— А разве не спрашиваю?

— Все о мастере да об Имро. И о другом спроси. Я уж только своему саду и парку верю. Парк, правда, красивый?

— Хороший. Я же сказал тебе.

— И люди его хвалят. Знаешь, как меня хвалят! — Она снова улыбнулась. Улыбнулась еще краше, чем раньше. — Рудко, мне бы хотелось, чтоб и ты похвалил!

— Ах ты господи! Не хвалю я разве? Только и знаю, что хвалю. Всякий раз, как приезжаю домой, любуюсь парком.

— Рудко, я ведь шучу. Но ты в последнее время так редко приезжаешь. Даже домой не ездишь. А я только парку верю, только парку теперь и верю. Хотя меня люди и хвалят, мне все кажется мало, хотелось бы, чтоб меня кто-нибудь все время хвалил. Вот и ты, Рудко! — Она смотрела на меня и улыбалась, словно хотела взглядом проникнуть в меня. — Золотой ты мой! Ты ведь сосед мне!

— Хороший парк!

— Хороший парк! — повторила она за мной и скорчила гримасу. — В самом деле тебе нравится? Господи, какая я глупая. Я только парку верю. Парку и моему любимому саду. Боже, какой у меня сад!

— Заметил. Видел. В Околичном — самый красивый парк. Нигде больше нет такого парка, ну а после него…

— Договаривай! — Она глядела на меня улыбчивыми глазами.

— Ну а самый красивый все же гульдановский сад. Если он не равен по красоте парку, то тогда парк этот не равен самому красивому саду в Околичном!


А потом я у них долго не был. Учеба опять затянула. И домой ездил еще реже, чем прежде, от силы на день, на два. Но если происходило что-нибудь особенное в семье, у соседей либо вообще в Околичном, я всегда узнавал, и обычно вовремя. Если случалось что интересное, а мама забывала отписать мне об этом в письме, она обязательно выкладывала все сразу же, как только я заявлялся домой. Обыкновенно начинала с того, кто в Околичном умер, а кто женился, кто с кем гуляет, а кто с кем подрался, кто станет после ближайшего годового собрания новым председателем кооператива, а кто бригадиром, сколько она заработала трудодней и что ей за это причитается, сколько в получку и сколько еще сверх того натурой и деньгами — под натурой она разумела зерно, и тут же ей на ум приходили куры, которая как кладется и которая начала по весне клохтать и сколько высидела, и почему другая не сидела, мама, дескать, даже и яиц под нее не подложила, хотя та поначалу тоже клохтала, а потом, однако, клохтать перестала, зря только на дворе шуму наделала, а еще одна, дескать, сотворила куда больший переполох, даже перелетела через ограду в соседний двор — что ж, пришлось подрезать ей крылья. А кошку, мол, сшиб автобус. Автобус мама называла «казенкой», да и другие пожилые околичане так его называли, а которые так его и поныне зовут. А еще она говорила — мне, ей-богу, сдается, что по меньшей мере добрый десяток лет она говорила об этом, — якобы сосед обещал нам котенка, одного-то дал, да его бог прибрал, а другого пока не дает, хотя кошка его уже и окотилась. Лойзо — ежели речь заходила о Лойзо, она обычно имела в виду Кулиха — взял всех малых котяток да побросал в пруд. Убил и нашего утенка, наверняка пальнул в него из духового ружья. Почто таким балбесам продают ружья, понапрасну только по птицам палят да по уточкам, хотя уточек уже не бог весть как выгодно и разводить. На тот год наверняка останемся без уточек, глядишь, не будет ни хлева, ни поросенка, а если и да, так самый обыкновенный, потому как черный жрать перестал, уж придется его до срока забить, пускай хоть к малым или большим праздникам будет убоинка. Глядишь, в Церовой из-под полы и удастся купить еще какого и до сретенья его хоть чуть подкормить, да вот задача — с которого потом чепрак сдавать? С черного-то чепрак никудышный, а случись убой и впрямь к малым праздникам, как потом сохранить чепрак до самого сретенья? Не разумней было бы объявить неурочный убой? А что, если кто случайно зайдет во двор да заглянет в хлев?


Еще от автора Винцент Шикула
Каникулы с дядюшкой Рафаэлем

В 1966 году в Праге проходил Международный конкурс книг для детей и юношества под девизом «Для молодёжи атомного века». Первую премию на этом конкурсе получила повесть молодого словацкого писателя Ви́нцента Ши́кулы «Каникулы с дядюшкой Рафаэ́лем». В весёлой непритязательной манере рассказывает повесть о деревне Гру́шковец, «самой обыкновенной деревне, как и все», и о знаменитом деревенском оркестре, в котором играет на геликоне герой повести одиннадцатилетний Винцент. Но за этим непритязательным весёлым рассказом встаёт жизнь современной словацкой деревни со всеми её заботами и радостями.


У пана лесничего на шляпе кисточка

Первые две повести крупнейшего словацкого прозаика («У пана лесничего на шляпе кисточка» и «Яичко курочки-невелички») носят во многом автобиографический характер, третья («Юрчику привет от Юрчика!») — сказочная, героями ее являются птицы. Эта книга — о любви ко всему живому на земле, и прежде всего — к детям и животным.


Рекомендуем почитать
Записки. Живой дневник моей прошлой жизни

Данная книга представляет собой сборник рассуждений на различные жизненные темы. В ней через слова (стихи и прозу) выражены чувства, глубокие переживания и эмоции. Это дневник души, в котором описано всё, что обычно скрыто от посторонних. Книга будет интересна людям, которые хотят увидеть реальную жизнь и мысли простого человека. Дочитав «Записки» до конца, каждый сделает свои выводы, каждый поймёт её по-своему, сможет сам прочувствовать один значительный отрезок жизни лирического героя.


Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

В сборник «Долгая память» вошли повести и рассказы Елены Зелинской, написанные в разное время, в разном стиле – здесь и заметки паломника, и художественная проза, и гастрономический туризм. Что их объединяет? Честная позиция автора, который называет все своими именами, журналистские подробности и легкая ирония. Придуманные и непридуманные истории часто говорят об одном – о том, что в основе жизни – христианские ценности.


Мистификация

«Так как я был непосредственным участником произошедших событий, долг перед умершим другом заставляет меня взяться за написание этих строк… В самом конце прошлого года от кровоизлияния в мозг скончался Александр Евгеньевич Долматов — самый гениальный писатель нашего времени, человек странной и парадоксальной творческой судьбы…».


Насмешка любви

Автор ничего не придумывает, он описывает ту реальность, которая окружает каждого из нас. Его взгляд по-журналистски пристален, но это прозаические произведения. Есть характеры, есть судьбы, есть явления. Сквозная тема настоящего сборника рассказов – поиск смысла человеческого существования в современном мире, беспокойство и тревога за происходящее в душе.


Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.


Избранное

Владимир Минач — современный словацкий писатель, в творчестве которого отражена историческая эпоха борьбы народов Чехословакии против фашизма и буржуазной реакции в 40-е годы, борьба за строительство социализма в ЧССР в 50—60-е годы. В настоящем сборнике Минач представлен лучшими рассказами, здесь он впервые выступает также как публицист, эссеист и теоретик культуры.


Избранное

В книгу словацкого писателя Рудольфа Яшика (1919—1960) включены роман «Мертвые не поют» (1961), уже известный советскому читателю, и сборник рассказов «Черные и белые круги» (1961), впервые выходящий на русском языке.В романе «Мертвые не поют» перед читателем предстают события последней войны, их преломление в судьбах и в сознании людей. С большой реалистической силой писатель воссоздает гнетущую атмосферу Словацкого государства, убедительно показывает победу демократических сил, противостоящих человеконенавистнической сущности фашизма.Тема рассказов сборника «Черные и белые круги» — трудная жизнь крестьян во время экономического кризиса 30-х годов в буржуазной Чехословакии.


Дом 4, корпус «Б»

Это своеобразное по форме произведение — роман, сложившийся из новелл, — создавалось два десятилетия. На примере одного братиславского дома, где живут люди разных поколений и разных общественных прослоек, автор сумел осветить многие стороны жизни современной Словакии.


Гнездо аиста

Ян Козак — известный современный чешский писатель, лауреат Государственной премии ЧССР. Его произведения в основном посвящены теме перестройки чехословацкой деревни. Это выходившие на русском языке рассказы из сборника «Горячее дыхание», повесть «Марьяна Радвакова», роман «Святой Михал». Предлагаемый читателю роман «Гнездо аиста» посвящен теме коллективизации сельского хозяйства Чехословакии.