Мастер игры в го - [15]

Я смотрел на идущего впереди мастера, и у меня возникло ощущение, будто бы он лишился какого-то внутреннего равновесия. Казалось, он еще не очнулся от игры — его прямое туловище пребывало в том же положении, что и за доской, а ноги двигались сами по себе, и это вызывало тревогу. Как будто в пустоте плывет некое воплощение высокого духа. Мастер думал о чем-то своем, но его фигура была совершенно такой же, как во время игры. Так иногда в комнате остается аромат цветов, которых в ней уже нет.

Хриплый голос Сюсая и слова «ласточка, ласточка» только сейчас натолкнули меня на мысль, что мастер в ту пору еще не выздоровел. Потом такое случалось с ним часто. Возможно, трогательность его фигуры в тот день и положила начало возникшей у меня привязанности к нему.

15

21 июля, в день третьего доигрывания в Хаконэ, я обратил внимание на печальное лицо жены Сюсая. Моя догадка подтвердилась: мастер был болен.

— Знаете, — сказала она, — у него здесь какая-то тяжесть… — и показала на грудь. — Начиная с весны уже несколько раз болело в этом месте.

Я узнал от нее, что у мастера пропал аппетит; накануне он отказался от завтрака, а в обед съел всего-навсего ломтик поджаренного хлеба и выпил чашку молока.

В тот день я заметил, как подрагивают впалые щеки Сюсая — неподвижность выступающего подбородка подчеркивала малейшее их движение. Я подумал, что он, как и все мы, устал от изнурительной жары.

Погода стояла сырая, хотя сезон дождей миновал, и лето запаздывало, но, начиная с 20 июля, первого летнего дня по лунному календарю, наступили жаркие дни. 21 июля прозрачная дымка затянула небо и горы, парило так, что не вспорхнула ни одна из черных бабочек куроагэха. Бабочки сидели на тигровых лилиях перед верандой. На каждом стебле у этих лилий было по пятнадцать-шестнадцать цветков. В саду, сбившись в стаю, каркали вороны. Все, даже девушка-секретарь, размахивали веерами. За все время игры такая жара стояла впервые.

— Ну и жарища… — Отакэ промокнул лоб бумажной салфеткой, вытер ею волосы. — И игра здесь тоже погорячее, ведь мы в горах… Горы Хаконэ…

Хребет Поднебесной — Горы Хаконэ…

Отакэ думал над 59-м ходом 3 часа 35 минут. Он стал обдумывать его еще до обеда, а сделал, когда обед давно уже кончился.

Сюсай заложил правую руку за спину и рассеянно пощелкивал веером в левой руке, которой опирался о подлокотник. Время от времени он рассматривал двор. Похоже, он чувствовал себя как дома и не очень страдал от жары. Усилия молодого Отакэ были заметны даже постороннему наблюдателю вроде меня, а мастер был спокоен, словно происходившее здесь лично его не касалось.

Впрочем, и у мастера на лице выступил пот. Вдруг он взялся руками за голову, затем прижал ладони к щекам.

— В Токио сейчас хорошо, — проговорил он. Немного помедлив, он вновь открыл рот, словно хотел что-то еще сказать, но неопределенно махнул рукой, мол, и не такую жару видал.

— М-да, стоило нам съездить на озеро, как тут же наступила жара, — отозвался Онода, недавно приехавший сюда из Токио. 17 июля, после первого дня доигрывания, мастер, Отакэ, Онода и другие большой компанией ездили рыбачить на озеро Аси.

После того как Отакэ сделал 59-й ход, занявший уйму времени, следующие три хода, словно раскаты эха, не заставили себя ждать, ибо были вынужденными для обеих сторон, после чего положение в верхней части доски стабилизировалось. Для очередного хода у черных имелся большой выбор, сделать его было нелегко, но Отакэ перенес игру в нижнюю часть, и 63-й ход занял у него не больше минуты. Похоже, это была давно задуманная комбинация, возможно, с далеким прицелом — провести разведку в зоне влияния белых в нижней части, а потом вновь продолжить игру в верхней и провести там атаку, и такую острую, на которую был способен только Отакэ. Стук камней о доску был очень энергичным, словно партнеры нетерпеливо делали долгожданные ходы.

— Хорошо, что жара чуть-чуть спала, — проговорил Отакэ, быстро встал и вышел из комнаты. Еще в коридоре он снял с себя верхние парадные штаны-хакама[21], а когда вновь вошел в комнату, штаны красовались на нем задом наперед.

— Была хакама — стала макаха, — пошутил Отакэ, тут же переодел штаны и крестообразным узлом искусно завязал пояс. Но вскоре снова побежал в туалет. Вернувшись и усевшись на свое место, он старательно протер салфеткой очки и сказал:

— За игрой раньше начинаешь ощущать, что наступила жара.

Сюсай ел мороженое. Было три часа дня. После 63-го хода черных он задумался на двадцать минут; видно, этот ход оказался для него неожиданным.

О том, что во время игры Отакэ часто отлучается по малой нужде, он предупредил мастера еще в самом начале игры в павильоне Коёкан. В прошлый раз, 16 июля, он выходил так часто, что мастер удивился:

— Что с вами? Вы чем-нибудь больны?

— Знаете, почки… слабые нервы… Только начну думать — и тут же тянет.

— Надо поменьше пить чай.

— Надо бы. Но стоит задуматься, как тут же хочется пить, — проговорил Отакэ и снова вскочил, бросив на ходу: — Извините, пожалуйста.

Эта слабость Отакэ была любимым «коньком» юмористов и карикатуристов из журнала Ассоциации го. Как-то даже написали, что за одну партию Отакэ проходит расстояние от Токио до станции Мисима на старом тракте Токайдо.