Масло в огонь - [21]

— Извините, господин следователь, я заметил только, что все пожары происходили в свадебную ночь.

* * *

Слышно было, как муха пролетит. Следователь, упершись подбородком в шею и скрестив руки, шарил глазами по сторонам, как человек, судорожно соображающий, не будет ли он выглядеть смешно, принимая всерьез великую детскую тайну.

— Хм! — буркнул он. — Мне еще сказали, что все сгоревшие фермы принадлежали местному мэру. Человек двадцать приходили ко мне с этим заявлением. Ошибочным, впрочем, — ведь ферма Дарюэля не принадлежит мосье Ому.

Но присутствовавших папино сообщение, казалось, взволновало намного больше. Иные, старательно напрягая память, загибали пальцы — один за другим: получалось четыре. Затем, произведя подсчет, сосед глядел на соседа, серьезно, не без уважения, высоко подняв брови, готовый вот-вот переступить границу, отделяющую непостижимое от невероятного.

— Гляди-ка ты! — произнес Раленг, выражая скупыми средствами чувства тех, кто и не делал вид, будто что-то знает.

— Любопытно! В самом деле, любопытно! — почти тотчас заметил доктор Клоб, выражая мнение остальных. Если действительно существует какая-то связь между тем и другим, надо будет мне вспомнить теорию вероятности… Неужели в этой дыре мог появиться столь изощренный садист?

И он задумался, зажав бороду в кулаке, в то время как все вдруг разом заговорили. Следователь, все еще стоя на третьей ступеньке, спрашивал мнение бригадира. А мы, не дожидаясь их разрешения, сбежали вниз. Папа, попрежнему в сопровождении дочери и Люсьена Троша, широким шагом вышел за ограду и направился прямиком к четырем фермерам, которые, стоя на площади в окружении толпы, обсуждали случившееся.

— Слушай! — схватив за рукав Марсиаля Удар, зашептал ему в лицо папа. — Не забудь предупредить меня заказным письмецом, притом самое позднее завтра, о том, что ты сгорел. И ты, Бине, тоже…

Потом он пригладил мне волосы — так он делал всегда, когда собирался куда-то уходить.

— Мне надо еще повидать одного клиента. А ты пойди помоги маме.

И вскочил на велосипед. Взявшись за руль своего велосипеда, я заметила, что обе шины проколоты. В одной из них так и осталась торчать игла.

— А-а! Это штучки Иппо! — заключил Люсьен, взвалив велосипед на плечо. — Придется тебе идти пешком, а я занесу его вечером.

Я проводила Люсьена до гаража, где он, расставшись со мной, тотчас залез под Б-14, металлические внутренности которого валялись на закапанном маслом цементе. Домой я возвращалась одна, лопаясь от злости, и трижды обернулась, чтобы крикнуть «гадина» Ипполиту, который сопровождал меня на почтительном расстоянии, хохоча во все горло, улюлюкал, свистел в сомкнутые ладони, следуя испытанному способу браконьеров и шуанов, для которых крик совы служил сигналом к сбору.

VII

В жарище, в пару, в запахе горячего белья и заваренного крахмала наши голые руки двигаются ритмично — точно шатуны. Жюльена вытягивает из кучи и раскатывает с ходу полотенца и тряпки. Мама, оставив себе дощечку для глажки рукавов с ее сложностями, работает главным образом кончиком утюга, укрощая ловкими и быстрыми движениями кисти манжеты, углы воротничка, кружевные оборки. Будто по часам, каждые пять минут, она меняет утюг на один из тех, что дожидаются своей очереди на дисках, стоящих посередине плиты, прикладывает его к щеке, проверяя температуру с точностью до нескольких градусов, и левой рукой выхватывает из кучи следующую вещь. Ну а мне поручают только носовые платки, и я орудую электрическим утюгом на маленьком столике рядом, беспрестанно мучая мой «Калорматик» переключением термостата единственно ради того, чтобы увидеть, как зажигается или гаснет маленькая красная лампочка. Отутюженное белье складывается в две медленно растущих на комоде стопки — стопка Колю чуть выше стопки Трошей; и тишина, которая окутывает кухню, нарушается разве что тиканьем остывающего утюга да коротким потрескиванием, доносящимся с решетки зольника. Не слышно ни слова. Через час я не выдерживаю и, подойдя к Жюльене, скрещиваю руки поверх белой бумажной комбинации.

— Что-то странные вы сегодня! — кричу я ей в лицо.

Никакого ответа. Ни от Жюльены, ни от мамы, которая, что-то буркнув, опускает еще ниже нос. Я знаю, что с ней: Люсьен, верно, намекнул Жюльене, что я была на пожаре, а та стала изображать удивление, призывать к осторожности «ради блага малышки», которую она ненавидит с тех самых пор, как почувствовала, что ее вывели на чистую воду, выследили, неотступно за ней наблюдая, мои разного цвета глаза. Оттого ей и неловко. Но почему бы не покончить с этим? С чувством неловкости я люблю кончать разом, даже если для этого нужно разбить все, как тарелку, — вдребезги. Лучше бы уж мама сказала: «Кстати, не говори отцу, что не видела меня, когда вернулась. А то как бы не вышло скандала». И мы бы с этим покончили, потому что скандалы подстраиваю уж во всяком случае не я. Наоборот, я у них нечто вроде клея — делаю отчаянные попытки все собрать воедино, пусть даже это будет ад. Но в воздухе носится что-то другое, что дымит сильнее, чем влажная тряпка под утюгом, — и мама устраивает сцену ревности. Она прекрасно понимает, почему я помчалась на пожар. И не может примириться с тем, что кроется под этим, — моей потребностью быть рядом с человеком, который дает мне столько душевного тепла. Но как может тот, кто для нее уже не существует, в такой мере меня занимать? Как могу я так за него бояться? Как могу я любить ее врага? Она не сомневается, что и ее я люблю, но с каждым днем я замечаю, что моя нежность к ней все больше кажется ей оскверненной той нежностью, какую я питаю к отцу. Если бы я хоть довольствовалась известной привязанностью к нему, жалостью, что ли!.. Я и сейчас еще слышу обрывок фразы, брошенной ею в моем присутствии Жюльене: «В конце-то концов она ведь его дочь!», и я до сих пор вижу мамино лицо в ту минуту, когда Жюльена, всегда готовая причинить нам любое возможное зло, отвечает: