Маски духа - [27]

– Вам и мне. Мне же вас рекомендовали.

– А «Литературной газете» это надо?

– А как же! Кому еще это может быть надо, как не ей?

С этими словами он сунул мне в руку какой-то свиток и удалился.

* * *

«Литературной газете» это было надо, как вчерашний снег. Так выражалась моя мама. Если она обнаруживала полную, на ее взгляд, ненужность чего-либо, то так и говорила: «Это нужно, как вчерашний снег». И редко ошибалась.

Спустившись к берегу и спрятавшись от справедливого гнева Левитанского, я развернул свиток. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что передо мной – бред сумасшедшего, тщательно расчлененный на мало связанные между собой тезисы. Однако тезисы эти были строго пронумерованы, как в бухгалтерии. Заголовок значился вполне банальный: «О некоторых проблемах формотворчества». Зато преамбула и сами тезисы… Впрочем, чем пересказывать, лучше приведу содержимое свитка целиком:

О НЕКОТОРЫХ ПРОБЛЕМАХ ФОРМОТВОРЧЕСТВА

(Предупреждение)

В последнее время выявились некоторые подозрительные тенденции в поведении человека и окружающей его среды. Речь не об экологии и даже не о грубости и общем плохом воспитании, что себе многие позволяют. Речь идет о частичном исчезновении рода человеков и использовании его внешнего вида потусторонней и не всегда чистой силой. Опытным путем мне удалось установить, что сила эта – некий неопознанный Дух, который творит свои дела, прикрываясь человеческими лицами, некоторыми фрагментами окружающей природы и отдельными давно устоявшимися понятиями. Причем настолько хитро маскируется, что невооруженным взглядом отличить человека от подделки практически невозможно. Кроме того, как уже сказано, из-за этого претерпели изменение многие функции и понятия. Цель всех этих перевоплощений мне пока непонятна, хотя я догадываюсь, что ничего хорошего они нам не принесут. Поэтому считаю необходимым предупредить об этом всех через газету и дать краткую характеристику выявленному мной явлению.

1. Дух не имеет самостоятельной формы. Дух живет как хочет, где хочет, с кем хочет и когда хочет.

2. Дух не имеет формы, но для того, чтобы воплотиться, он принимает любую удобную форму, надевает любую маску. Значит, уже ничего нет – есть только маски Духа.

3. Обнаженным Дух на земле не появляется, потому что ему никто не поверит. Поэтому обычные человеческие лица и давно, как было сказано, устоявшиеся понятия – всего лишь маски, служащие Духу средством проникновения в нашу среду.

Опытным, хотя и не совсем научным путем (наука здесь совершенно бессильна), мне удалось установить некоторые из наиболее вопиющих подделок, оказывающих решающее воздействие на наше сознание. А именно:

а) Храм – маска Бога;

б) язык – маска мысли;

в) Вифлеем – маска родины;

г) государство – маска страны;

д) история – маска смерти;

е) бытие – маска вечности.

Нет времени – есть маска времени.

Дух живет вне времени. Поэтому все – ровесники. Нет умерших или еще не родившихся. Все живут в одно время, которого нет. Умирает только тот, кто обретает собственную форму. Это значит, что Дух его покинул.

* * *

– Ну где вы ходите? – встретил меня Левитанский. – Креветки почти остыли. Вы ставите меня в неловкое положение.

– Почему?

– Потому что я хочу есть, но без вас я есть не могу. Тарелка-то одна. Вы можете подумать, что я взял больше, чем положено. Это только ваше поколение способно брать лишнее.

Интересно, что бы он сказал, если бы прочитал только что врученное мне творение. Ведь из него вытекало, что никаких поколений нет, потому что все – ровесники.

И тут я против воли стал, не мигая, вглядываться в лицо Левитанского. И чем дольше я на него смотрел, тем больше мне начинало казаться, что это говорит не он. И я на всякий случай потрогал спрятанный в сумке свиток.

* * *

И что я должен был делать с этим странным свитком? Предложить в газету? Так меня сразу же уволят за профнепригодность. Представляю себе лицо главного редактора! Вернуть хозяину? Но где его теперь искать? А в голове все же навязчиво вертелось: «…ничего нет – есть только маски Духа».

Вернувшись в гостиницу и не выпуская свитка из рук, я стал глядеться в зеркало. И увидел большой лысеющий лоб, покрытый морщинами, плотно сжатые в длинную нить губы, удлиненный тонкий нос и огромные черные глаза, раненные какой-то неземной болью.

Это была маска Носатого.

* * *

Мигом опустившись с небес на землю и сообразив, что держал речь перед креслами пустого зала все еще ремонтируемого театра, я почувствовал себя неловко. Тем более что моей болезненной амбиции отыскался неожиданный свидетель со своими намеками, которые, прямо скажем, хоть и были мало понятны, но будили какую-то смутную тревогу. Однако же когда человечек, осторожно раздвинув кулису, вернулся, я быстро пришел в себя и, насупив брови, строго спросил прямой речью незабвенных Балаганова и Паниковского:

– А ты кто такой?

– Я? – чему-то удивился человечек. – Я – памятник.

– Какой памятник?

– Не какой, а кому, – поправил меня он. – Я памятник Рабиновичу.

– Какому еще Рабиновичу? – сморозил я глупость и покраснел.

– Вот именно, – все понял он. – Я памятник именно тому самому Рабиновичу, про которого вы подумали. Но они, – тут он указал пальцем куда-то себе за спину, – они думают, что я памятник совсем другому Рабиновичу. И хотя мое место на постаменте во дворе Литературного музея, куда меня определил Резо Габриадзе для того, чтобы люди при мне рассказывали мои же анекдоты про меня, разве забудешь то, что было! О, какие были овации! Женщины плакали от слез! Понимаете? Женщины плакали от слез! Цветы валялись по всей сцене. Но вы же не знаете даже, что такое сцена. Вот ваш дедушка знал, хотя и попал на нее по ошибке. И Резо знает, потому что он форменный режиссер и любит правду. Он любит правду, поэтому ставит спектакли не для людей, а сразу для марионеток. С актерами труднее, потому что они не сразу понимают, что они – марионетки. Они сначала думают, что они люди. Поэтому Резо работает сразу с марионетками. И он знает, что такое сцена. А вы нет. Но хоть самого-то Резо вы знаете? Его все знают.