Маски духа - [28]
Все-таки я думаю, что марионетками не рождаются. Марионетками становятся. Причем не сразу. И не так просто. Сначала человек живет себе и живет. Ходит на горшок, потрошит кукол, гоняется наперегонки, бьет стекла, плачет, когда больно, и смеется, если ему щекочут живот. За ним, конечно, надо следить, чтобы чего-нибудь лишнего не натворил. Но все же он пока – человек. И так продолжается до тех пор, пока ему все не объяснят и окончательно не спеленают какой-нибудь основополагающей идеей. Все. После этого за ним уже можно не следить. После этого он готовая марионетка и делает все как надо. И думает – как надо. И сам уже способен следить за кем угодно.
А за Левитанским надо было следить постоянно. Просто глаз не спускать. Потому что он воровал конфеты из собственного буфета и все время капризничал. А это верный признак того, что в него вовремя не заложили основополагающую идею. А если и заложили, то непрочно. И она где-то по дороге отвалилась. Поэтому он страшно боялся взрослых людей с идеями.
Звонит нам как-то красивая журналистка по имени, кажется, Полина и просит дать ей, наконец, интервью. Левитанский сразу перепугался и руками машет. А почему машет, я сейчас скажу. Приземлились мы в Тель-Авиве и только сошли с трапа – журналист стоит. Хорошенький такой, молоденький, пухлый и с идеей на лице.
– Вы, – говорит, – Юрий Давыдович, сойдя с трапа на землю предков, уже услышали голос крови?
А предки, надо сказать, у него были откуда-то с Украины. И он сразу своей детской головой смекнул, что либо его куда-то заманивают, либо с кем-то перепутали, либо сам журналист малость не в себе. А сумасшедших он боялся хуже критиков. И поэтому Левитанский сразу съежился, за меня спрятался, стоит и боится. Потому что голоса крови не слышал – глухой был.
– Нет еще, – отвечаю за Левитанского, – не услышали. В самолете нам все уши позакладывало – друг друга не слышим. Когда услышим – позовем.
Ну и послал его вежливо – стихи читать.
А тут – журналистка, женщина как-никак. Не пошлешь. Не по-гусарски это. А Левитанский, надо сказать, сильно на гусара смахивал. На постаревшего Лермонтова. И к женщинам относился, прямо скажем, неплохо. Что делать?
– А про голос крови спрашивать не будет? – интересуется он.
– Не будет. Она по другому ведомству.
Стали мы тогда собираться. Левитанский накрутил усы, надел торжественный пиджак и принял позу поэта. В этой позе его и увезли на машине в Нетанию, к морю. И я с ним – в новой майке.
И вот сидим мы на широком балконе. Море рокочет. Журналистка журчит. Мы многозначительно отвечаем на вопросы про судьбы мира и поэзии. Гляжу я на Левитанского и думаю: велик человек и необъятен, как Средиземное море. Столько в нем ритма, столько мощи, столько свежего ветра! А тут журналистка на минутку вышла. Ну, не знаю куда. Может… Словом, надо ей стало. И Левитанский сразу лицо сменил, скривился, как от лимона, и давай канючить:
– Ну что мы тут сидим? Что мы тут сидим, если уже два часа? Все нормальные люди давно обедают, а мы останемся голодными. Я хочу есть.
– Но у меня ничего нет. Хотите леденец?
– Не хочу. Я леденцов даже дома не ем. Я хочу обедать.
– Где я вам возьму обед? – начинаю я раздражаться.
– Ах так! Тогда я больше не буду отвечать на вопросы.
Опять я виноват! Как будто это я ему вопросы задаю.
Тут вернулась журналистка и задала мне убийственный по силе и глубине вопрос:
– Ваше жизненное кредо?
– Кредо мое такое, – отвечаю. – Поэта должны кормить. Потому что он один, живя в космической тоске, отдувается за все человечество.
И что вы думаете? Она тут же убежала накрывать на стол. Не прошло и двадцати минут, как Левитанский с тем же величественным видом и с отсутствующим космическим лицом уплетал пельмени, со знанием дела орудуя горчичкой и перчиком, запивая холодным томатным соком и ерзая глазами по стеклам буфета: не сверкнет ли где желанная шоколадная обертка.
А через неделю в газете вышло огромное интервью – на целый разворот. Оно называлось: «Поэта должны кормить».
VIII. Бином Рабиновича
Или не должны кормить. Польза-то от поэтов мало какая бывает. Они вон плодятся, как мыши на даче, шуршат, попискивают – вот и весь прок. У Лиснянской на даче как-то мышь завелась – так чем мы ее только не травили! И битое стекло подкладывали, и дуст, и снотворное в мусорное ведро подсыпали. А она и не дохнет, и не засыпает. Только жрет. С другой стороны, и от животных в зоопарке тоже не больно-то много пользы, а все ж таки народ ходит поглазеть, деньги платит. Может, и поэтов туда поместить – в специальный вольер? Они же у львов мясо отбирать не станут, а выручку кой-какую, глядишь, и дадут.
В общем, хлопот с ними много. Особенно когда, как в детском саду, начинают ростом мериться. Кто выше. Чтобы, значит, как на уроке физкультуры, в строю вперед всех встать. Встречаю как-то поэта Евтушенко, Евгения, а он мне прямо в лоб:
– Скажи, кто сегодня первый поэт России? А то некоторые уже поговаривают, что Бахыт Кенжеев. – И так на меня проникновенно смотрит, словно боится, чтобы я не ошибся ответом.
Ну не смешно? Какой из Кенжеева поэт? Он же типичный казах. Я ему при встречах всегда так и говорю:
После смерти матери и бабушки заботы о брате и сестре легли на плечи старшей сестры Исмы. Она отодвинула в сторону свои мечты, забыла о своих амбициях и посвятила себя Анике и Парвизу. И вот они выросли, и каждый пошел своим путем. Исма свободна и готова вернуться к университетской карьере. Но беспокойство за брата и сестру никуда не исчезло. Аника взбалмошна и слишком красива. А Парвиз выбрал темный путь – сгинул в мареве Ближнего Востока, стремясь понять их отца-джихадиста. Перед Исмой, Аникой, Парвизом и остальными героями романа встанет тяжелейший выбор, от которого им не уйти.
Знаменитый актер утрачивает ощущение собственного Я и начинает изображать себя самого на конкурсе двойников. Бразильский автор душеспасительных книг начинает сомневаться во всем, что он написал. Мелкий начальник заводит любовницу и начинает вести двойную жизнь, все больше и больше запутываясь в собственной лжи. Офисный работник мечтает попасть в книжку писателя Лео Рихтера. А Лео Рихтер сочиняет историю о своей возлюбленной. Эта книга – о двойниках, о тенях и отражениях, о зыбкости реальности, могуществе случая и переплетении всего сущего.
О ком бы ни шла речь в книге московского прозаика В. Исаева — ученых, мучениках-колхозниках, юных влюбленных или чудаках, — автор показывает их в непростых психологических ситуациях: его героям предлагается пройти по самому краю круга, именуемого жизнью.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Впервые в Российской фантастике РПГ вселенского масштаба! Технически и кибернетически круто продвинутый Сатана, искусно выдающий себя за всемогущего Творца мирозданий хитер и коварен! Дьявол, перебросил интеллект и сознание инженера-полковника СС Вольфа Шульца в тело Гитлера на Новогоднюю дату - 1 января 1945 года. Коварно поручив ему, используя знания грядущего и сверхчеловеческие способности совершить величайшее зло - выиграть за фашистов вторую мировую войну. Если у попаданца шансы в безнадежном на первый взгляд деле? Не станет ли Вольф Шульц тривиальной гамбитной пешкой?