Маска Димитриоса - [8]

Теперь-то я понимаю, почему он улыбался, когда уходил. Он знал, что такие глупцы, как я, получив туго набитый кошелёк, становятся безмозглыми дураками. Он знал — да покарает его Аллах! — что, предаваясь греху пьянства, я забудусь, и мой язык выдаст меня. Верьте мне, я не убивал Димитриоса. (Следовал поток ругательств.) Именем Аллаха и Магомета, пророка его, клянусь, что говорю правду. Аллах милосердный, прости меня».

Далее было написано, что в связи с неграмотностью осуждённого под заявлением стоит отпечаток большого пальца его правой руки. Затем осуждённый ответил на вопросы.

«Когда его попросили рассказать о том, как выглядит Димитриос, негр сказал, что он похож на грека, но ему кажется, что он не грек, потому что Димитриос ненавидит своих соотечественников. Ростом он поменьше его, Дхриса Мохаммеда. Волосы у него длинные и прямые. Лицо спокойное, он почти всегда молчит. Глаза у него карие, с опущенными веками, поэтому он выглядит усталым. Его очень многие боятся, но он, Дхрис Мохаммед, не понимает, почему это происходит, ведь Димитриос совсем не силач, и он мог бы с ним легко справиться один». Здесь следовало примечание, что рост Дхриса Мохаммеда 185 сантиметров…

Однажды друг Латимера, палеонтолог, по нескольким окаменелым остаткам полностью восстановил скелет животного. Работа продолжалась два года, и Латимера поразило несгибаемое упорство друга. Сейчас его энтузиазм стал Латимеру более понятен, потому что перед ним стояла в каком-то смысле похожая задача: используя то немногое, что имелось в показаниях, создать портрет Димитриоса. Несчастный негр, попав в его руки, уже не смог вырваться из этого капкана. Димитриос воспользовался его ограниченностью, его религиозным фанатизмом, наконец, его жадностью. «Мы разделили деньги поровну. Уходя, он улыбнулся. Он не пытался убить меня». Этот негр, который мог с ним легко справиться, не догадывался, почему Димитриос улыбается, а когда наконец догадался, было уже поздно. Да, карие с опущенными веками глаза Димитриоса видели Дхриса Мохаммеда насквозь.

Латимер сложил бумаги и, сунув их во внутренний карман пиджака, посмотрел на Мышкина:

— Я вам должен ещё сто пятьдесят пиастров.

— Правильно, — сказал Мышкин, допил третью рюмку абсента и, поставив рюмку на стол, взял у Латимера деньги. — Вы мне очень нравитесь, — сказал он с самым серьёзным видом, — в вас нет даже следа снобизма. Давайте с вами ещё выпьем, но теперь заказывать буду я. Идёт?

Латимеру очень хотелось есть. Посмотрев на часы, он сказал:

— Мне будет очень приятно, но давайте сначала поужинаем.

— Прекрасно! — Мышкин почему-то поднялся из кресла — причём далось это ему с трудом — и, сверкнув глазами, повторил: — Прекрасно!

Мышкин уговорил Латимера пойти в другой ресторан, где подавались только блюда французской кухни. В ресторане было полно народа и очень сильно накурено. Публика состояла из трех морских и по меньшей мере двух десятков армейских офицеров, каких-то очень неприятных на вид гражданских и всего двух дам. В углу оркестр из трех музыкантов играл фокстрот.

Официант провёл их к свободному столику. Они уселись в красные плюшевые кресла, от которых, как показалось Латимеру, нехорошо пахло. Взяв в руки меню, Мышкин после недолгого раздумья выбрал самые дорогие блюда.

Вино было сладким, как сироп, и почему-то отдавало резиной. Мышкин начал рассказывать Латимеру свою историю. 1918 год, Одесса. 1919 год, Стамбул. 1921 год, Смирна. Большевики. Армия Врангеля. Киев. Женщина, которую называли мясником. Бойни использовались как тюрьмы, потому что тюрьма стала бойней. Ужасная, неслыханная жестокость. Оккупация союзными войсками. Англичане играют в футбол. Американская помощь. Клопы. Тиф. Пулемёт Виккерса. Греки, о Боже правый, эти греки! Обыски — ищут, нет ли где спрятанных золота и драгоценностей. Кемалисты.

Клубился сигаретный дым. Мягкий свет падал на красный плюш, отражаясь в пыльных зеркалах с тусклой позолотой. Аметистовые сумерки давно уже сменила чёрная ночь. Официант подал вторую бутылку вина. Латимер начал клевать носом.

— И вот теперь, после всего этого безумия, куда мы пришли? — вдруг выкрикнул Мышкин.

Его английский постепенно становился все менее и менее понятен. Нижняя губа отвисла и дрожала от избытка чувств. В таком состоянии пьяницы всегда начинают философствовать, подумал Латимер.

— Где мы теперь? — выкрикнул Мышкин опять и стукнул кулаком по столу.

— В Смирне, — ответил Латимер и вдруг почувствовал, что и сам уже сильно нагрузился.

Мышкин возмущённо замотал головой.

— Да нет. Мы постепенно спускаемся в чёртов ад, — заявил он. — Вы не марксист?

— Нет.

— И я нет, — наклонившись вперёд, сказал Мышкин шёпотом, точно это был большой секрет. Он схватил Латимера за рукав. — Я — жулик.

— Неужели?

— Да, — и слезы потекли у него по щекам. — Я ведь, черт меня побери, надул вас.

— Как вам это удалось?

Мышкин начал рыться в карманах.

— Мне нравится, что вы не сноб. Возьмите обратно ваши пятьдесят пиастров.

Слезы текли по его лицу и, смешиваясь с каплями пота, падали на стол.

— Я надул вас, мистер. Не было никакого влиятельного лица, и разрешения тоже не требовалось.