Машина влияния - [13]

мы, лежа на руках матери, смотрели на огромные железные вагоны и провожали взглядом сложные стальные механизмы, не имея о них ни малейшего понятия… <…> Иногда стоит вспоминать об этой истине, чтобы видеть, насколько мы зависим от нашей эпохи и нашего пространства.

Возвращаясь к Маклюэну, отметим, что он, рассуждая о письме, делает акцент на воображаемом, а точнее, на его визуальном измерении. Письмо, о воображаемом измерении которого мы склонны забывать, для Маклюэна в первую очередь представляет расширение визуального чувства. Революция Гуттенберга интенсифицировала фиксированную точку зрения и перспективу. Письмо, таким образом, оказалось одним из принципиальных инструментов центрации субъекта.

С учетом того, как именно изменились за последние десятилетия средства письменного сообщения – от компьютерных e-mails и sms до WhatsApp, – не лишним будет напомнить о мысли Стиглера, связывающего память, технику и время. Уже Маклюэн отмечает, что с изобретением фотографии был сделан шаг из эпохи Книгопечатного человека в эпоху Графического человека. В эпоху фотографии слово превратилось в иконический знак, графический образ, отделившийся от всякого содержания.

Здесь как раз и хотелось бы отметить два момента, которые, на наш взгляд, представляют особый интерес. Во-первых, расширение предполагает самоампутацию органа, и функция этого процесса заключается в снятии напряжения. Для Маклюэна существует определенная необходимость человека в продолжении себя вне себя. Поскольку расширение является продолжением органа, чувства или функции, то центральная нервная система реагирует самозащитным жестом «отключения расширяемой области»[62]. То есть человек «отключает» те органы, чувства или функции, которые подвергаются расширению, исходя из потребности в сохранении и мобильности. Этот эффект Маклюэн называет самоампутацией.

Во-вторых, в этой же связи Маклюэн приходит к столь важному для психоаналитического дискурса разговору о нарциссизме. Отметим лишь один принципиальный для нас момент: самоампутация исключает самоузнавание. В нарциссическом регистре Лакан называл это конститутивным нераспознаванием (méconnaissance): именно то, что сам я остаюсь слепым пятном в другом, и позволяет мне видеть. Так мы пришли очередным обходным маневром к вопросу о нарциссизме.

Если Эрнст Капп просто констатировал факт того, что люди создают орудия и машины по своему образу и подобию, то Маклюэн объясняет потребность человека в генерировании своих расширений с точки зрения мифа о Нарциссе. Здесь всё же стоит напомнить, что, по логике Фрейда-Лакана, нарциссизм, во-первых, неизбежен, необходим, конститутивен для будущего человеческого субъекта, во-вторых, – несет в себе экстериоризацию, отчуждение, распознавание себя в другом и смерть и, наконец, являет собой техноортопедический фармакон.

Теперь посмотрим на Нарцисса Маклюэна немного пристальнее. Он отводит ему отдельную главу своего «Понимания Медиа». Маклюэн исходит из этимологии имени: Нарцисс (νάρκισσος) происходит от глагола ναρκάω – «цепенеть, коченеть, парализовать». Отчуждаясь от собственного образа, как сказал бы Лакан, самоампутируя свой образ, Нарцисс перестает себя узнавать. Нарцисс под наркозом.

Приняв свое отражение за другого прекрасного юношу, он оказывается зачарованным своим-другим расширением, цепенеет от его созерцания. Или, словами Маклюэна: «Это расширение его вовне, свершившееся с помощью зеркала, вызвало окаменение его восприятий, так что он стал, в конце концов, сервомеханизмом своего расширенного, или повторенного, образа»[63]. Этот буквально фундаментальный для дальнейшей истории человеческого субъекта эпизод расширяется Маклюэном до мысли, что «люди мгновенно оказываются зачарованы любым расширением самих себя в любом материале, кроме них самих»[64]. Нарцисс под наркозом от самого себя, но при этом сам себя не распознает.

Стоит сказать и о том, что Маклюэн говорит не только о расширениях или продолжениях, но и о проекциях. Причем вполне в духе Фрейда или Лакана он понимает, что продолжение как проекция – не просто некое выбрасывание вовне, но кольцо, возвращающее спроецированное «назад». Иначе говоря, любая проекция предполагает интроекцию, несмотря на то, что это – отнюдь не симметричные процессы. Такое наркозамыкание имеет место, например, когда мы слушаем радио или смотрим телевизор, и такое непрерывное принятие в себя вынесенной вовне технологии замораживает нас в позиции Нарцисса, предписывая бессознательное восприятие себя. Если расширения времен Маклюэна еще сохраняли слепое пятно, то, похоже, сегодняшние социальные сети превращают самого ex-субъекта в такое пятно. В терминах Маршалла Маклюэна, происходит вот что:

Когда наша центральная нервная система расширяется и ставится под удар, мы вынуждены вводить ее в оцепенение, иначе мы умрем. Таким образом, эпоха тревоги и электрических средств является также эпохой бессознательного и апатии. Но, что удивительно, это вдобавок еще и эпоха осознания бессознательного[65].

Так писал Маршалл Маклюэн в 1964 году. Остается ли все так же и сегодня, в конце 2017 года? Говорят, мы еще не умерли, и значит, мы по-прежнему – впрочем, уже совершенно иными средствами – вводим центральную нервную систему в оцепенение. Главное, как кажется, заключается не в том, что