Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны - [23]

В конечном счете я пришел к выводу, что эти соображения нужно протестировать на самом нижнем уровне оперативного командования. Посмотрев на карту в штаб-квартире около Токио, я выбрал небольшую американскую авиабазу в Южной Корее: Кунсан. Это была самая северная в Корее (вернее сказать, в тихоокеанском регионе) база, где на боевом дежурстве находились самолеты с ядерным оружием. Пожалуй, эти самолеты были ближе к территории коммунистического государства, чем самолеты на любой другой базе в тихоокеанском регионе. Члены нашей группы имели право пользоваться военными самолетами, а адмирал Фелт разрешил нам «посещать любые места, говорить с кем угодно, осматривать любые объекты». Практически без предупреждения я отправился в Корею, чтобы встретиться с начальником авиабазы в Кунсане.

После приземления в Сеуле я продолжил путь до Кунсана на легкомоторном самолете и вскоре оказался на пыльной взлетно-посадочной полосе авиабазы, смахивающей на небольшой городок на Диком Западе. Начальником базы был майор ВВС. Под его командованием находились 12 самолетов F-100, к фюзеляжу каждого из которых была подвешена термоядерная бомба Mark 28 мощностью 1,1 Мт. Одна такая бомба была эквивалентна половине взрывчатки, брошенной Соединенными Штатами за всю Вторую мировую войну в Европе и тихоокеанском регионе. В распоряжении всего лишь одного майора, командовавшего небольшой группой самолетов среди безлюдных холмов, находилось огневая мощь, в шесть с половиной раз превышавшая ту, что была использована за все время Второй мировой войны.

Насколько я помню, как и на авиабазе Кадена, эти бомбы в то время не имели защиты от одноточечной детонации. В ответ на мой вопрос майор сообщил, что пилоты не выполняют упражнения по выруливанию на взлетно-посадочную полосу с бомбами на борту. Часть этой эскадрильи находилась в постоянной боевой готовности. Мы были в нескольких минутах полета от Северной Кореи, но цели этих самолетов располагались на северо-востоке России – еще примерно час полета. Я поинтересовался, через какое время, если самолеты направятся в район выжидания, их засекут северокорейские или русские радары и через сколько они выйдут за пределы прямой видимости с базы. Майор вдруг занервничал, сказал, что это очень чувствительные вопросы и отказался отвечать на них до «подтверждения моих полномочий».

После того, как он повторил это пару раз, я разозлился и сказал: «Хорошо, тогда позвоните в Японию и спросите подтверждение там». Мы пошли на командный пункт, и майор попробовал связаться со штаб-квартирой в Японии по радио. В результате выяснилось, что связи с Японией нет и что она отсутствовала уже несколько часов. Не удалось связаться с Японией и через штаб-квартиру американских войск в Корее в Осане. Я спросил, часто ли такое случается, и майор ответил, что «практически каждый день» атмосферные помехи оставляют его без связи с Японией.

Я решил, что беседовать дальше не имеет смысла, пока майор не переговорит с дежурным офицером в Японии о моем допуске, и почти час листал журналы в командном пункте. В Осане, где я немного пообщался с персоналом перед вылетом в Кунсан, мои вопросы тоже встретили с настороженностью. Похоже, случись там ядерный взрыв по изучаемым мною причинам, Кунсан вполне мог оказаться отрезанным от всего мира.

В конце концов майор связался с Японией, и ему разъяснили, что мне можно рассказать «все». Он предложил мне повторить вопросы еще раз. Я задавал их, а майор качал головой и спокойно говорил, что у него нет ответов. Это было довольно странно с учетом его беспокойства по поводу секретности, заставившего отложить наш разговор на целый час. Меня мучила мысль, не лжет ли он мне на этот раз, но майор казался искренним, и я успокоился. Вообще он оказался довольно общительным. Ему в Кунсане не приходилось раньше сталкиваться с исследователями, и он, похоже, с удовольствием обсуждал задаваемые мною вопросы.

Поскольку база Кунсан располагалась так близко к радарам на территории коммунистической Кореи, как мне сказали в Осане, ее начальник не имел права поднимать самолеты в воздух по собственной инициативе в соответствии с процедурой подтверждающего контроля даже в целях снижения ущерба от ожидаемой атаки. Он не должен был поднимать самолеты в воздух ни при каких обстоятельствах, кроме получения прямого приказа из вышестоящего штаба через Токио или, возможно, через Осан. Я хотел услышать от майора подтверждение этого, а потом посмотреть, как он отреагирует на определенные гипотетические ситуации. Но все получилось не так.

Я спросил, может ли он при каких-то обстоятельствах поднять самолеты по тревоге, например при ожидании неминуемой атаки. Майор ответил: «Вы ведь знаете, когда я должен сделать это, не так ли?» Он словно пытался прощупать, что мне известно.

Я сказал: «Да. Только когда вы получите приказ из Токио или Осана».

«Правильно, – ответил он и продолжил, – но, хочу заметить, что я командую этой базой, а у каждого командира есть неотъемлемое право защищать свое подразделение. Это фундаментальный закон войны. Это старейший принцип войны, и я, как командир, имею моральное и официальное право защищать своих людей. Если я вижу, что им грозит опасность, я должен вывести их из-под удара».