Машеров: "Теперь я знаю..." - [4]

Посягательство на Верхний город столицы "зодчие" обставили с помпой, с предварительной артподготовкой по начальству. В зале бюро ЦК были вывешены красивые рисунки и планы "ре­конструкции" Верхнего города. На широком столе стояли маке­ты этого города. На одном из планшетов огромных размеров бы­ла изображена лестница-спуск от Центральной площади до Не­миги. Она впечатляла грандиозностью замысла.

Собрались отцы города, руководители столичной области и, ясное дело, "цвет" союза "зодчих". В зал вошли Петр Мироно­вич и члены бюро ЦК. Настроение у него было превосходное.

Оно сразу же передалось другим. Главный архитектор города сделал блестящий доклад-представление проекта, его авторы вы­ступили с содокладами. Основным "благородным" стремлением было желание "распахнуть", как они говорили, Центральную площадь (сегодня Октябрьская) на пойму Свислочи, зеленую зо­ну, Минское озеро, а главное - на застройку Парковой магистра­ли. Проекты застройки ее на то время уже были обнародованы. Архитекторы доказывали, что такой "распахнутой" площади нет нигде в мире, что это будет своеобразная смотровая площадка окружающего великолепия, которое они обещали создать. На месте разрушенного Верхнего города планировали соорудить ле­стницу с фонтанами, "как в Петергофе".

Словом, "энтузиасты" смогли многим втереть очки. Без труда удалось им убедить и Петра Мироновича.

Над исторической реликвией столицы нависла смертельная опас­ность. Архитекторы бесцеремонно торопили начальство, всеми средствами пропагандировали "проект века". А в ЦК КПБ вновь на­чали идти коллективные письма-протесты интеллигенции против но­вой разрушительной акции. Это нервировало Машерова, но он не торопился отступить от своего решения снести Вехний город. Очень уж красивы были рисунки, подготовленные архитекторами. Поддер­жали идею заменить Верхний город лестницей с фонтанами и мно­гие другие руководители республики и города.

И тут я пошел на авантюру. Нашел геодезиста и попросил его сделать нивелирные "прострелы" сквозь контур-схему Верхнего города с разных точек площади и даже с правительственной три­буны. Тот достаточно оперативно сделал планшет, из которого явствовало, что если разрушить Верхний город, то можно будет видеть только глухую стену соборного комплекса да трубу ста­рой котельни Второй клинической больницы, что на улице Горь­кого (теперь улица Максима Богдановича).

Прежде чем идти к Петру Мироновичу, зашел я с планшетом к Александру Трифоновичу Кузьмину - секретарю ЦК по идеоло­гии. В разговоре почувствовал, что он разделяет и мою тревогу, и мою настырность. Чтобы не нарушать субординацию, я сооб­щил, что хочу показать Петру Мироновичу не только планшет, но и макет восстановленного и реставрированного Верхнего города, мастерски сделанный группой молодых архитекторов-энтузиастов, с описанием того, как отреставрированный Верхний город может быть использован в культурных целях.

Александр Трифонович был лаконичен:

- Хочешь свернуть себе шею, тогда иди, - и добавил: - Ма­шеров не отступает от своих решений.

И я пошел... Петр Миронович с полчаса молча разглядывал то планшет, то макет. Курил одну сигарету за другой. А потом толь­ко и сказал: "Ну, ладно..."

Мой ли визит или что-то другое и более весомое повлияло на Первого, но он отступил от своего решения. Правда, уже после него Верхний город почти разрушили, а на Центральную площадь посадили "саркофаг", который и заслонил собой то, что от ис­торической застройки еще осталось.

Иной раз думаешь: если бы меньше боялись за свои головы и должности, то многое удалось бы предотвратить, сохранить...

Кстати, о "саркофаге". Когда Петр Миронович охладел к идее "распахивать" Центральную площадь за счет разрушения Верх­него города, он поручил, отдельно А. Т. Кузьмину и мне, подыс­кать целесообразное и оправданное место для "посадки" Дворца Республики. Не сговариваясь, мы назвали одно и то же место - высотку между Парковой магистралью (теперь проспект П. М. Машерова) и Свислочью, где ныне высится памятник городу-герою Минску. Петр Миронович согласился, но, к сожалению, возвести здесь строение ему было не суждено. Центральную площадь загубил его преемник Т. Я. Киселев. Вкусы начальников неисповедимы, если не грех так переиначить афоризм из Свя­щенного писания.

Доступность, демократизм, рассудительность Петра Миронови­ча почти всегда позволяли решать с ним самые сложные вопросы и проблемы. Однако же не с каждым вопросом и проблемой можно было добежать до него. И тем не менее, занятый выше головы, он не закрывал свои двери наглухо. Наоборот, иной раз казалось, что он рад твоему приходу. Может, это шло от его воспитанности и интеллигентности, а может, и не только от этого. Однажды, когда я зашел с каким-то вопросом или за советом, он с тихой грустью сказал:

- Только что позвонил Гришин, член Политбюро, и попросил, очень настойчиво попросил, чтобы я прислал ему под Новый год девять тысяч молочных, выпотрошенных поросят... - И умолк, а потом с чувством, которое трудно описать, добавил: - И самое гнусное, что я пошлю ему этих поросяток... - И больше ни слова о той просьбе и только ко мне: - Что у тебя?..