Мартынов. Неделя стюарда - [76]

Тарас кивнул, соглашаясь с моим подходом.

— Я только вот что думаю, — сказал он. — А вдруг она — агент императора, которую к вам приставили после того случая с Аматуни и Гуриели, чтобы следить за вами?

Я засмеялся.

— Лена-то? Ты, должно быть шутишь!

— Не знаю, не знаю, — снова покачал головой Тарас. — Может быть, надо батюшке вашему сообщить…

— А вот этого не надо, — строго оборвал его я. — Он и так сам не свой из-за случая с Гуриели, потом из-за дуэли Валерия, моего секундантства и взбучки, которую я задал Алексееву. Это он ещё не видел, что поэт Чигуриков выложил сегодня в Паутину.

— Да, но… — начал дядька.

— Никаких «но»! — отрезал я. — Ты посмотри, мне уже даже из дома выходить нельзя!

— Кстати, вчера перед вашим приездом девка тут лазила эта татуированная, — сказал Тарас. — Это она на крыше была сегодня?

— Да, — хмыкнул я, — она. Но она не получила того, чего хотела, хотя и очень старалась. Я её больше видеть не хочу, позаботься об этом.

— Понял, — принял к сведению Тарас.

— Только не в том смысле позаботься, как в Фарго, — решил уточнить я. Не хватало ещё, чтобы Ташу Гиксман потом выбросило на берег моря со сломанной шеей.

Тарас — человек добрый. По своей воле он не обидит и мухи. Разве что, если муха будет нужна для приготовления какого-нибудь вкусного блюда. Но если указание дано, он его выполнит. Любое. По-своему, конечно, поняв, и обязательно что-то перепутав, но выполнит.

Тарас хохотнул.

— Я уж подумал, барин…

Засмеялся и я.

— Да я так и понял, что ты подумал.

Мы заканчивали с улитками, когда у меня зазвонил телефон. На дисплее высветилось имя Елизаветы Георгиевны Аматуни. Я схватил трубку:

— Алло, Елизавета Георгиевна, рад вас слышать!

— Ты куда пропал, Матвей? — раздался взволнованный голос фрейлины. — Не звонишь, не пишешь, как будто тебе всё равно! У нас тут…

— Простите, что перебиваю, — быстро сказал я, — вы сейчас где?

— Я у себя дома! — ответила она. — У нас тут…

— Я вам перезвоню, Елизавета Георгиевна, прошу вас мне не писать, я очень занят, — протараторил я и бросил трубку, если так можно сказать про мобильный телефон. В детстве я видел в доме отца стационарный телефонный аппарат. Выражение «бросить трубку» шло из этих, полузабытых воспоминаний о раннем детстве.

Причина, по которой я так по-хамски повёл себя в разговоре с Елизаветой Георгиевной, была проста: я не хотел, чтобы те, кто будут расследовать заварушку в доме князя Аматуни, могли проследить связь между нами по звонку.

— Тарас, — обратился я к дядьке, — Собери мой беговой костюм прямо сейчас и жди меня в моей машине.

Тот кивнул и отправился выполнять поручение. Я открыл на телефоне карту Константинополя и прикинул маршрут. Затем я надел купальные шорты и спустился во внутренний двор, где меня уже ждал сидящий в автомобиле Тарас.

— Матвей Михайлович, — обратился он ко мне, когда я сел на заднее сиденье, — вам же Михаил Юрьевич запретили дом покидать.

— Тихо, Тарас, — ответил я. — Важное дело. Поезжай на Нахимовский пляж, остановишь у памятника.

Пока мы ехали, я вывел карту на встроенный в панель автомобиля планшет и дал дядьке распоряжение:

— Когда меня высадишь, поедешь вооот сюда, — я показал пальцем, — там будет кафе быстрого питания, оставишь в туалете под раковиной мой костюм.

— А как вы его заберёте оттуда? — спросил Тарас.

— А с чего ты решил, что его заберу я? — ответил я вопросом.

Тарас недовольно покосился на меня. Я сказал:

— В общем, засунь его под одежду, когда будешь от машины до кафе идти, вдруг за тобой будут следить. Можешь купить там себе что-нибудь, но только на вынос. Понял?

— Понял, Матвей Михайлович, — буркнул Тарас.

— Потом проедешь круг по городу по Потёмкинскому кольцу, и заберёшь меня там же, под памятником. Если меня не будет — подождёшь. «Ладошку» я оставлю в машине. Понял?

— Понял, ваше благородие, — недовольно ответил Тарас.

Чтобы избежать дальнейшего разговора, я включил погромче радио. Там шла какая-то передача, где двое ведущих наперебой рассуждали о том, что нашей стране нужно всё раздать другим странам и народам, а самой желательно перестать существовать. Мы с Тарасом одновременно презрительно фыркнули, и я переключил на другую волну, где играла какая-то музыка.

Тарас довёз меня до Нахимовской площади, где стоял белый памятник великому русскому адмиралу Нахимову. Там я выскочил из машины и пошёл к морю, не оглядываясь.

Проходя под памятником, я увидел двух уже немолодых иностранок. Они довольно громко спорили между собой на английском о том, является стоящий перед ними монумент работой того же скульптора, который создал виденный ими сегодня памятник Ушакову. Дело откровенно шло к ссоре, так как дамы начали обращаться друг ко другу официально:

— Ах вот как, мисс Уолесс?!

— Именно так, мисс Бекдел!

Улыбаясь их горячему отношению к архитектуре моей страны, я проследовал мимо. На пляже была куча народу, и, если за мной кто-то следил, то этот шпион мог бы потерять меня ещё до того, как я вошёл в воду, в которой тоже людей было немало. Я поплыл всё дальше и дальше, пока не оказался от берега на большем расстоянии, чем абсолютное большинство купающихся.