Мартовский ветер - [19]

Профессор улыбнулся.

– Все это я уже сделал. Но, читая свои зеленые тетрадки, я много думал и пришел к выводу, что многое в моих опытах могло быть значительно проще, если б я сразу нашел свои записи и серьезно занялся исследованием глаз, точнее, радужной оболочки глаз… Оболочку эту по праву можно считать визитной карточкой млонзовой структуры гиперанакса.

Радужная оболочка – это самой природой созданная неимоверно полная и неимоверно лаконичная запись млонза…

Глаза нужно уметь читать. Но не только читать. Глаза врача через глаза больного могут и должны непосредственно влиять и на его млонз, на его гиперанакс.

Радужная оболочка… Глаза…

Глаза – вот что является не только воротами окружающего мира, но для внимательного исследователя и воротами в мир внутренний…

О многом еще рассказал мне в тот день профессор. И о том, как скрывался в селе, и о жизни своей в отряде, но больше всего говорил о существе того, что было записано в его тетрадях. Я попросил профессора, и он начал понемногу знакомить меня с наукой своей матери. Более двух месяцев изо дня в день в каждую свободную минуту Подопригора излагал мне и содержание тетрадей, и свои соображения… На третий месяц меня снова послали с заданием в город. Не так уж и много успел я усвоить из импровизированных лекций профессора, но кое-что осталось в памяти. Что именно? Во-первых, научился все-таки читать… да-да, именно читать по глазам… Во-вторых, я окончательно – на всю жизнь – убедился: все настоящие люди, все Гомо диспергенс – бессмертны…

Михайло рассказывал и рассказывал. Маринка слушала. Конечно, ей было интересно, очень интересно. Она даже начала верить, что все услышанное ею сейчас не выдумка ее любимого, а все было на самом деле, так оно и есть…

Да, она уже в это верила, но все время – на протяжении всего рассказа – звучало и звучало в голове: последний вечер…

Последний…

Сегодня ночью – прощание…

"Пока что тихо… Пока что тихо…" – поет сверчок, но внезапно и он прерывает свою песню. За окном, за боковой стеной ясно слышатся тяжелые шаги.

– Кто это?! – Маринка приподняла голову. – Скорей! – схватила Михаила за руку. – Скорей! Сюда, сюда, в кладовку! Это оконце…

– Знаю, оконце – на огороды.

– Если что – выдавливай и беги. Ой, скорее!

– Спокойно. Запри меня.

Метнулась в комнату, схватила шинель, шапку и туда же – в кладовку. Осмотрелась: нет ли еще каких его вещей.

В дверь постучали.

Быстро закрыла кладовку на висячий замок, вышла в сени:

– Кто там?

– Это я, Андрон Андреевич. Открой…

– Кто?!

– Да Андрон же, Андрон… Не бойся, я один. Поговорить нужно.

– Я… Я уже спать легла… Приходите днем.

– Днем нельзя. Открой, мне только поговорить.

Маринка, почувствовав по тону, что настроение у полицая вроде бы совсем не воинственное, осмелела:

– Уходите. Идите домой, я спать хочу.

– Так, значит… – голос Андрона изменился. – Слушай, девка, открой, добром прошу!..

"Что же делать? – Марина лихорадочно соображала. – Один, говорит. Значит, без полицаев. Брешет, конечно…"

– Сейчас, я оденусь.

– Это другой разговор…

Кинулась в хату, к кладовке. Зашептала в щель:

– Что делать? Андрон…

– Что поделаешь? Впускай.

Маринка растрепала волосы, разобрала и смяла постель, еще и край одеяла спустила на пол. Посмотрела: похоже ли, что она спала? Кажется, все в порядке…

Неторопливо, словно нехотя, – пусть думает, что она не боится! – прошла в сени, отодвинула тяжелый засов, открыла дверь: один! И вправду один!

Малость отлегло от сердца. А может, попрятались?

– Добрый вечер, – учтиво поклонился Чебренков. – Где тут у вас ноги вытереть?

– Проходите, все равно завтра прибираться буду.

Как и тогда в Опанасьевке, возле моста, на Андроне темнела латками старая телогрейка. Над очками – теми же самыми, с яркой золотой оправой – мятый козырек засаленного картуза. Круглое, одутловатое лицо давно не брито. Теперь только Марина заметила, как осунулся, постарел Андрон. Он был совсем непохож на того довоенного, несколько загадочного, разочарованного в жизни "философа" и собирателя старины, который, уходя на фронт, так неудачно ухаживал за ней и так неожиданно получил от нее затрещину.

Пропустив "гостя" перед собой, девушка быстро заперла входную дверь. "Сейчас прикажет открыть", – подумалось ей. Андрон оглянулся, пристально посмотрел на засов, но так ничего и не сказал.

Зашли в хату. Осторожно ступая грязными сапожищами, приблизился к столу, вытащил из-под ватника большой белый пакет. Развернул бумагу – плакат "Поезжайте в великую Германию" – и с заискивающим поклоном подал девушке толстенную книгу.

– Вот… Выполняю обещание…

Ничего не понимая, она взяла. Что же это такое? Тяжелый том, оправленный в простое серое полотно, в верхнем левом углу, прямо на обложке, цветная вышивка – полевые цветы. Развернула книгу – украинские народные песни… И только теперь все поняла: это ж еще тогда, до войны, когда она с Надийкой была в гостях у Чебренкова, Андрон пообещал достать ей такую книгу.

– Спасибо.

– Спасибо и вам, что не побрезговали, приняли дар из рук, так сказать, бывшего полицая.

"Что это он себя бывшим называет? – удивилась Маринка. – И форму перестал носить…"