Мартовские фиалки - [94]

* * *

В течение долгого времени я лежал, разглядывая руку, которая свешивалась с верхней койки. Тем более что висела она совершенно неподвижно, даже пальцы не шевелились. Испытывая непреодолимое желание встать и посмотреть, жив ли ее владелец, я сел в кровати и тут же закричал от боли. На мой крик кто-то подошел, я уже не мог сдержаться.

— О Боже! — выдохнул я, чувствуя, что у меня сразу вспотел лоб. — Сейчас еще больнее, чем тогда.

— Это, наверное, результат лечения.

Человеку, стоявшему рядом, было около сорока, его верхние зубы выступали вперед, как у кролика, а волосы напоминали свалявшуюся вату. Он был до крайности истощен — точь-в-точь ходячая мумия, — а на его арестантской робе красовалась желтая звезда.

— Результат лечения? — недоверчиво переспросил я.

— Да, я использовал хлорид натрия, — растягивая слова, ответил еврей. А затем добавил более решительно: — Что значит — поваренная соль. Я сыпал ее на раны.

— Господи, Господи, я же вам не омлет, в конце концов.

— Может быть, — ответил он, — но доктор здесь я, и хотя догадываюсь, что соль жжет немилосердно, в моем распоряжении нет другого способа спасти вас от инфекции. — Голос у него был сочный, приятный, как у комика. — Вам повезло, что я хоть как-то помог. Увы, для других несчастных я ничего не могу здесь сделать. Да и что тут сделаешь, когда под рукой у тебя только то, что удается стащить с кухни.

Я снова посмотрел на руку, которая свешивалась с верхней койки. И тут я заметил на запястье этой руки выступающий узел. Никогда еще я не испытывал такого счастья от лицезрения дефекта человеческого тела. Но тут доктор приподнял руку моего соседа с верхней полки и встал на мою койку, чтобы взглянуть, как он там — жив или не очень. Спустившись, он осмотрел мои ягодицы.

— Заживет потихоньку.

Я мотнул головой в сторону соседа:

— А что с ним?

— Он что, доставляет вам неудобства?

— Нет, просто интересно.

— Вы болели когда-нибудь желтухой?

— Болел.

— Это хорошо. Тогда можно не волноваться, во второй раз ее не подхватите. Если не будете с ним целоваться и не попытаетесь трахнуть. И все-таки надо будет спустить его вниз, чтобы он случайно не помочился на вас. Вирус передается через выделения организма.

— Какой вирус? — спросил я.

— Гепатита. Я прикажу поднять вас наверх, а его спустить вниз. Если он попросит воды, можете ему подать.

— Конечно, подам. А как его зовут? — спросил я.

Доктор устало вздохнул:

— Понятия не имею.

Позже, когда санитары подняли меня на верхнюю койку — это оказалось довольно мучительной процедурой, — а ее прежнего обитателя опустили вниз, я решил получше рассмотреть человека, который, сам того не зная, должен был вызволить меня из Дахау. Зрелище, скажем так, неутешительное. Если бы не узел на руке, я бы никогда не смог опознать Мучмана, ориентируясь на фотографию, которую я видел в кабинете Гейдриха, — так он исхудал и такой желтизной отсвечивало его лицо. Его трепала лихорадка, он бредил, иной раз стонал от боли. Я наблюдал за ним время от времени, и однажды он пришел в себя, но, к сожалению, только для того, чтобы попытаться облегчить свое состояние с помощью рвоты. Однако это ему не удалось, и он снова впал в беспамятство. Не было никакого сомнения в том, что Мучман уходит.

В лагерной больнице лежало около шестидесяти человек, при которых состоял один доктор, по имени Мендельсон, и три или четыре санитара, еще недавно сами здесь же лежавшие и не оправившиеся по-настоящему от болезни. Если искать образ, точнее других выражающий стиль и смысл существования данного лечебного заведения, это будет склеп.

Вскоре я установил, что здесь два типа пациентов: больные, чей конец неизбежен, и люди изувеченные, которые обязаны подхватить здесь какую-нибудь заразу и затем умереть.

Вечером, перед тем как стемнело, пришел Мендельсон, чтобы осмотреть мои раны.

— Утром я промою ваши рубцы и посыплю их свежей солью, — сказал он и совершенно машинально, не испытывая особого интереса, взглянул на Мучмана.

— А каким способом вы его лечите? — Вопрос был глуповатый, но почему-то возбудил в докторе любопытство. Он внимательно посмотрел на меня.

— Если вас это так интересует, мои рекомендации в данном случае сводятся к воздержанию от спиртного и острой пищи. А кроме того, я советую больному побольше отдыхать.

— Мне все ясно.

— Не думайте, мой друг, что я такой бессердечный, но помочь ему всерьез ничем не могу. Если бы он получал витамины, пищу, богатую протеином, глюкозу и метионин, то, глядишь, и выкарабкался бы.

— Как вы думаете, сколько он еще протянет? — поинтересовался я.

— Он иногда приходит в себя?

Я кивнул.

Мендельсон тяжело вздохнул:

— Трудно сказать. Но после того, как он впадет в коматозное состояние, наверное, сутки еще подышит. Может, чуть больше. У меня нет даже морфия для него. В этой больнице для всех пациентов один исход — смерть.

— Буду иметь это в виду.

— Постарайтесь не заразиться, ведь здесь есть больные тифом. Если вы почувствуете жар, выпейте две ложки собственной мочи. Похоже, что это помогает.

— Если мне удастся найти здесь хоть одну чистую ложку, непременно выпью. Спасибо за совет.