Мартовские фиалки - [92]

В «Колумбия-Хаус» одновременно содержалось около тысячи человек. Одних, как и меня, через какое-то время должны были отправить в концлагерь, другие отбывали здесь свои сроки, а затем чаще всего оседали там же. Лишь единицам удавалось вырваться на свободу.

Как новичка, которого сюда направили на короткий срок, меня посадили в одиночку. Поскольку одеял здесь не полагалось, всю ночь я не мог уснуть от холода и даже пожалел, что у меня нет сокамерника — все-таки было бы веселее. Утром принесли завтрак, состоявший из ржаного хлеба из муки грубого помола и эрзац-кофе. На обед давали хлеб и картофельное пюре. Уборная представляла собой яму, накрытую досками, в которой одновременно оправлялись девять человек. Однажды тюремщики подпилили доски, и несколько заключенных утонули в этой яме. Ничего не скажешь, в «Колумбия-Хаус» умели повеселиться.

Шесть дней я провел в этой тюрьме, потом около полуночи меня вывели из камеры и втолкнули в фургон, который отвез меня и других заключенных на вокзал на Путлицштрассе, а оттуда нас доставили в Дахау.

Концлагерь Дахау находится в пятнадцати километрах к северо-западу от Мюнхена. Мюнхен известен как колыбель национал-социализма. В поезде кто-то сказал мне, что это самый первый лагерь, устроенный нацистами. Он возник на месте старой фабрики взрывчатых веществ, среди чудесных сельских пейзажей Баварии. По правде говоря, этот пейзаж — единственное, что есть чудесного в Баварии. О самих баварцах этого никак нельзя сказать, и я был уверен, что Дахау только подтвердит мое мнение о них и о самой Баварии. В «Колумбия-Хаус» нам говорили, что Дахау служил образцом для всех остальных лагерей рейха — в нем была даже специальная школа, где эсэсовцев обучали специальным приемам обработки заключенных. И надо сказать, что нас не обманули.

Мы выгрузились из вагонов, сопровождаемые неизбежными ударами сапог и винтовочных прикладов, и, выстроившись в колонну, двинулись к лагерю. У входа стоял большой дом с железными воротами, на которых висел лозунг «Свобода — через труд». Я слышал, что у заключенных лозунг неизменно вызывал усмешку, но никто из нас ничего не сказал в этот момент, опасаясь новых побоев.

Я знал, что к свободе можно прийти разными путями, но труд здесь был ни при чем. После пяти минут пребывания в Дахау начинаешь мечтать о смерти, как о спасении.

Нас вывели для переклички на плац, к которому с юга примыкало длинное здание с крутой крышей. В сторону севера уходили бесконечные ряды лагерных бараков, между которыми была проложена прямая широкая дорога, обсаженная высокими тополями. Только попав сюда, я начал понимать всю сложность поставленной передо мной задачи. Лагерь огромный, и не исключено, что понадобятся месяцы, прежде чем удастся отыскать Мучмана, и еще какое-то время, чтобы сблизиться с ним настолько, что он решится доверить мне свою тайну. Ясно, что Гейдрих просто-напросто решил поиздеваться надо мной таким образом.

Из дверей длинного здания появился комендант лагеря, чтобы поприветствовать нас. Как и все баварцы, он понятия не имел о настоящем гостеприимстве. Единственное, что он мог предложить нам, это наказание. В своей приветственной речи он сказал, что в Дахау хватит деревьев, чтобы повесить нас всех, а в заключение пообещал, что мы еще не раз пожалеем, что появились на свет. У меня не было никаких сомнений в справедливости его предположения. Правда, одно преимущество по сравнению с тюрьмой здесь имелось — мы могли дышать свежим воздухом. Что было всегда хорошо в Баварии, так это свежий воздух. Да еще, пожалуй, необъятная грудь настоящей баварской фрау.

Выслушав речь коменданта, мы отправились на склад, где я получил арестантскую робу в полоску и пару башмаков на деревянной подошве, а затем в парикмахерской меня обрили наголо. Нам дали также одеяла, отчего настроение несколько улучшилось — все-таки здесь не придется всю ночь дрожать от холода, как в «Колумбия-Хаус». Меня определили в барак для арийцев, и я поблагодарил Господа, что не родился евреем: в нашем бараке было сто пятьдесят человек, а в бараке для евреев — в три раза больше.

Воистину всегда находится кто-то, кому еще хуже, чем тебе. Хуже всех в Дахау приходилось евреям, хотя их здесь было не так уж много. Их единственное преимущество заключалось в том, что спасение в лице смерти приходило к ним чаще, чем к другим: в бараке для арийцев каждую ночь умирал один заключенный, а в еврейском бараке — семь или восемь. Для евреев Дахау воплощал ад.

Среди заключенных можно было найти представителей всех враждебных нацизму социальных групп, а также тех, кого сами нацисты определили как врага номер один. В Дахау везли социал-демократов, коммунистов, профсоюзных лидеров, судей, адвокатов, врачей, школьных учителей и армейских офицеров. Среди заключенных встречались солдаты испанской республиканской армии и свидетели Иеговы, масоны и гомосексуалисты, католические священники и цыгане, спириты и бродяги, воры и убийцы. Население лагеря составляли уроженцы Германии, за исключением нескольких русских и членов бывшего кабинета министров Австрии. Однажды мне пришлось познакомиться с одним евреем, который, кроме того, был гомосексуалистом, но этого ему оказалось мало, так что он еще вступил в ряды КПГ, у него на робе фигурировал набор из трех треугольников. Это называется — везет, как утопленнику.