Мартовские фиалки - [95]

— Раз уж вы так внимательны к моим советам, подскажу вам еще кое-что. В больнице иногда проходят заседания лагерного комитета. Место подходящее. Охранники сюда не сунутся, если не случится что-нибудь экстраординарное. Эсэсовцы не так глупы, как кажется, и я вам советую, как только боль немного стихнет, немедленно отсюда улетучиться.

— А почему вы этого не делаете? Что заставляет вас оставаться здесь? Клятва Гиппократа?

— Никогда о такой не слышал. — Мендельсон пожал плечами.

Я решил поспать, чтобы потом бодрствовать и, несмотря ни на что, ждать: а вдруг к Мучману вернется сознание? Наверное, я надеялся, что между нами произойдет трогательная сцена, вроде тех, что показывают в кино, когда умирающий открывает свою душу человеку, который склоняется над его ложем.

Когда я проснулся, было уже темно. Сквозь симфонию кашля и храпа, наполнявшую палату, до моего слуха донеслись звуки, по которым можно было безошибочно определить, что Мучмана рвет. Я свесился с койки и при свете луны наблюдал, как Мучман полулежит, опираясь на локоть, а другой рукой жмет на живот.

— Все в порядке? — спросил я.

— Как будто. — Он тяжело дышал. — Я буду жить вечно, как эта чертова галапагосская черепаха. — Он снова застонал и с усилием проговорил сквозь стиснутые зубы: — У меня спазмы в желудке.

— Хочешь пить?

— Хочу. Горло пересохло. — Его снова вырвало.

Я осторожно спустился вниз и ковшом зачерпнул воду из ведра, стоявшего рядом с койкой. Мучман с жадностью приник к ковшу, стуча зубами так, словно отбивал морзянку. Напившись, он вздохнул и откинулся назад.

— Спасибо, друг.

— Не стоит благодарности. Ты бы сделал то же самое для меня.

Он закашлялся и попытался рассмеяться.

— Ну уж нет, я бы не стал! — Голос у него дребезжал. — Побоялся бы заразиться. Ты ведь не знаешь, что у меня, правда?

Я какое-то мгновение колебался, а потом сказал ему все, как есть:

— У тебя желтуха.

Он сразу замолчал, и тут мне стало стыдно. Наверное, все-таки не стоило ему это говорить.

— Хорошо, что не стал врать. — Он снова помолчал. — А что с тобой?

— Да вот получил небольшой подарок от Гинденбурга.

— За что?

— Помог еврею в своей бригаде.

— Глупо. Любой еврей уже мертвец. Уж если рисковать жизнью, то ради того, у кого еще есть шанс спастись. У евреев нет шансов. Удача от них отвернулась.

— На тебя она тоже вроде бы не смотрит.

Он засмеялся:

— Мне и в голову не могло прийти, что я заболею. Думал, что отсижу свой срок без особых осложнений. У меня здесь была хорошая работа. В сапожной мастерской.

— Да, уж эта работа — не бей лежачего, — согласился я.

— Я умираю, да?

— Доктор этого не говорил.

— Не вешай мне лапшу на уши. Я и сам вижу, что жить остается недолго. Тем не менее спасибо, что не хочешь меня огорчать. — Мучман повернулся на бок. — Боже, как хочется закурить!

— Мне тоже.

— Я бы не отказался и от самокрутки. — Он помолчал, а потом наклонился ко мне. — Должен тебе кое-что сказать.

Еле сдерживая волнение, я подвинулся к нему.

— Ну, говори.

— Не трахайся с бабами, которые здесь сидят. Я уверен, что именно так и подхватил эту заразу.

— Не буду, ни за что. Спасибо, что предупредил.

* * *

На следующий день я обменял свою пайку на сигареты и стал ждать, когда к Мучману вернется сознание. Он пришел в себя только к вечеру, и мы продолжили наш разговор, как будто не прерывали.

— Ну, как ты? Рубцы сильно болят?

— Сильно, — ответил я, спускаясь с койки.

— Надо полагать. Этот сержант, будь он проклят, силы не жалеет. — Он приблизил ко мне свое исхудавшее лицо. — Слушай, что-то мне кажется, я тебя встречал, не помню только где.

— Где бы это могло быть? В «Эксцельсиоре»? Или в «Херрен-клубе»? А может, в теннисном клубе «Рот-Вайсс»?

— Ты что, издеваешься?

Я зажег сигарету и вставил ему в рот.

— Скорее всего, это было в оперном театре. Ты знаешь, я же большой любитель оперы. А может, это было на свадьбе у Геринга?

Его тонкие желтые губы растянулись в улыбке, он вдохнул в себя дым с таким наслаждением, словно это был чистый кислород.

— Да ты просто волшебник, черт тебя дери! — проговорил он, смакуя сигарету. Я ненадолго вытащил ее у него изо рта, чтобы он мог выпустить дым.

— Однако виделись мы где-то в другом месте. Я вспомню.

— Разумеется, — сказал я, в душе надеясь, что этого не случится. Потому как встречались мы в тюрьме Тегель, и я даже хотел было сказать ему об этом, но потом передумал. Да, он мог видеть меня совсем в другом месте, и если он вспомнит в каком, мне ни за что не завоевать его доверие.

— Как ты сюда попал? Ты что, социал-демократ или коммунист?

— Я здесь за спекуляцию. А ты?

Он приложил палец к губам.

— А я здесь скрываюсь.

— Здесь? От кого?

— Ото всех.

— Ну и местечко ты выбрал, ничего не скажешь! Ты что, ненормальный?

— Здесь меня никто не отыщет. Вот скажи, где бы ты спрятал каплю воды? — Я не нашелся, что ответить, а он объяснил: — В водопаде. Это китайская мудрость. Нельзя же отыскать каплю воды в водопаде, так?

— Конечно, нельзя. И все-таки это странный способ скрываться.

— Мне не повезло… я заболел… Но если бы не это, я бы… освободился через год… А к тому времени… они бы перестали искать.

— Кто — они? И что они ищут?