Мартон и его друзья - [8]

Из двадцати процентов разницы десять пошло в карман потребителя, а десять…

Вайда вошел к вице-директору Селеши в его кабинет на проспекте Ракоци. Заботливо притворил за собою дверь и, коротко представившись: «Вайда!», положил на затянутый зеленым сукном письменный стол Селеши бумажку в тысячу крон.

— Если нам удастся заключить сделку на предложенные мной пять вагонов риса-сечки, то, — и он указал на банкнот, — буду весьма вам обязан и благодарен. — Он поклонился и, тихо вздохнув, сказал, словно старый знакомый: — Ну и мерзко же на улице, мокрый снег идет!

Потом уселся в кресло перед письменным столом Селеши.

Увидев огромную сумму денег, Селеши отшатнулся всем туловищем, вытянул вперед обе руки и, выпучив глаза, возмущенно прохрипел:

— Немедленно возьмите обратно! — А сам так и впился глазами в банкнот. — Мы, социал-демократы, примите это к сведению, — задыхаясь, произнес Селеши, — осуждаем взяточничество и с нравственной точки зрения, и… и…

Но закончить ему не удалось. Вайда равнодушно прервал его:

— Очевидно, меня неверно информировали.

Маклер сидел не шелохнувшись, будто ему и дела нет до тысячекронной бумажки.

— Кто? Кто информировал? — Селеши нервно проглотил слюну.

Вайда еще равнодушнее назвал фамилию директора одной из крупнейших пештских фирм. Селеши притих, как собака, которую окриком заставили проглотить предписанную службой порцию лая.

— Украли? — проворчал он.

— Что?

— Рис… — И Селеши, указав рукой на банкнот в тысячу крон, бросил: — Слишком много!

— Крадут только бедняки, — спокойно ответил Вайда. — А мне уже не к чему, я честным путем добываю деньги. Положите-ка в карман, а то как бы не вошел кто-нибудь…

Селеши качнулся вперед, вытянул руку, огромную и пухлую, как боксерская перчатка, и прикрыл ею тысячекронный банкнот. Бумажка, будто защищаясь, еще теснее прижалась к зеленому сукну, опасливо зашуршала, потом ослабела и сдалась.

В кабинете воцарилась тишина. Необычайно подвижному Вайде было уже в тягость изображать равнодушие. Он не мог дождаться конца ритуала, чтобы снова стать самим собой. Вытащив серебряный портсигар, на крышке которого улыбалась обнаженная женщина, Вайда долго разглядывал цветное изображение, словно видел его впервые. Крышка щелкнула, портсигар открылся, и Вайда любезно предложил Селеши сигарету с золотым мундштуком.

— Надеюсь, не сочтете за взятку, если я вам сигарету предложу?

Селеши, не сводя глаз с Вайды, потянулся к портсигару и взял сигарету — она будто сплющилась в его толстых, неуклюжих пальцах. Когда же он сунул ее в рот, в его мясистых губах сигарета вовсе стала похожей на зубочистку. Вайда поднес огонек. Селеши, все еще не сводя с коммерсанта огромных выпученных глаз, прикурил. В кабинете стояла тишина. Директор сунул банкнот во внутренний карман пиджака и, продолжая пытливо разглядывать Вайду, так затянулся, что сигарета не проскочила ему в глотку, должно быть, лишь потому, что Селеши крепко сжимал ее в пальцах.

Вице-директор рабочего кооператива не сразу привык к манерам Вайды, к его словечкам: «Ни черта, и без мыла пройдет», — и прочее. Впрочем, Вайда изъяснялся так совершенно сознательно, а не потому, что не умел иначе. В таком тоне он беседовал с теми, с кем намеривался установить длительные коммерческие отношения. «Я слов не признаю, — говаривал обычно Вайда, подбрасывая двадцатикронную золотую монету и ловя ее опять, — вот я чем орудую — профилем его величества короля Франца Иосифа».

А Игнацу Селеши не легко было обходиться без пышных фраз, к которым он привык в профсоюзе и в рабочем кооперативе. Но Вайда, ненавидевший в коммерческих делах напрасную трату времени и вообще нетерпеливый отроду, не шел ему ни на малейшие уступки. Как только Селеши запускал какую-нибудь тираду, Вайда начинал нещадно зевать и бессмысленно таращить глаза.

— Бросьте, бросьте, господин Селеши! Мы же свои люди. Такой товар я ни оптом, ни в розницу не беру. Меня ни спасать, ни освобождать не надо… Я сторонник английского либерализма… Ближе к делу!

Когда Селеши убедился в том, что его новый и выгодный знакомый — человек, безусловно, надежный и, главное, не болтун, он успокоился, а приглядевшись к нему, пошел даже на кое-какие уступки. Позднее он понял, что грубоватый Вайда, признававший только одно: «покупаю-продаю», и вне коммерческих дел был весьма любопытным человеком, знакомым с такими сторонами жизни, которые Селеши и не снились.

Вайда рассказывал ему уйму всяких историй, главным образом щекотливого свойства — о дамах и прочем. Селеши причмокивал толстыми губами и смеялся так, что на его огромном животе трещали пуговицы, брюк и жилетки. Взаимная приязнь между ними все росла.

«Не только полезный, но и приятный человек!» — пришел к заключению Селеши.

2

Как-то однажды, удачно сбыв с рук полторы тонны так называемого «смешанного русского чая», друзья сидели в директорском кабинете Рабочего потребительского кооператива. В бумажниках топорщились изрядные пачки прикарманенных денег, деньги поднимали дух, кружили головы.

Вайда даже не жаловался на очередную хворь: обычно он, что ни день, обнаруживал у себя признаки все новых и новых болезней. Признаки эти существовали, и болезни мучали его до тех пор, покуда Вайда не узнавал еще о каком-нибудь недуге и с жадностью не присваивал его себе. Тогда старая немочь исчезала, и место ее занимала новая болезнь. Впрочем, с иными недомоганиями маклер налаживал прочную связь, и они, точно кометы, временами возвращались к нему.