Мартон и его друзья - [145]

Мартон рассердился, но говорил по-прежнему монотонно.

— Будапешт существует?

— Существует, — сонно ответил Лайош. Он говорил, а сам все явственнее видел комнату, где стоит его пустая постель, в которую так хорошо было бы забраться сейчас, натянуть одеяло до подбородка и заснуть.

— А ты весь Будапешт знаешь?

— Не весь. Зачем мне это?

— Стало быть, той части, которую не знаешь, и на свете нет? То уже не Будапешт? Не существует?

— Нет.

— А на самом деле существует.

— Может быть. Но для меня все-таки не существует. И это лучше, чем считать существующим то, чего вовсе нет на свете.

— Например?

— Например, бесплатный отдых.

Мартон смотрел в костер. Лайош, ворча, улегся на траву. Тибор уже давно не прислушивался к спору. Его усыпила монотонность вопросов и ответов. Лайош тоже хотел заснуть, но ветер погнал дым к нему и начал есть глаза. Лайош хотел перебраться на другую сторону костра и уже было поднялся, но ветер вдруг изменился. Лайош остался на месте. Мартон терпеливо глотал дым. Чики лежал недвижно. Во сне он широко улыбался, словно говоря: «Держись, брат!»

Мартон видел еще, как в вышине над костром в жарком воздухе трепещут ветки. Потом и он заснул. Спал беспокойно. У него начинался жар. И все-таки спал возле гаснущего костра, на свежем воздухе, с зарядом соли в бедре — бесплатно.

3

Знал бы лес, кто тут спит, быть может, и деревья сдвинулись теснее, склонились ниже, чтобы не замерзли в первую же ночь бесплатного отдыха эти так верившие в него городские парнишки, чтоб их не намочил моросящий осенний дождик; он ведь не то что летний ливень — тот уж непременно разбудил бы их. А так ребята спали, и осенняя сырость проникала сквозь одежду и белье. Знал бы лес, что на них холодный ветер дует, он и веточки, быть может, уронил в гаснущий костер, чтобы огонь не погас, чтобы и утром еще — о чудо из чудес! — пылало пламя, согревая ребят; он и птичек бы прислал, наверное, пусть стоят на страже.

Но так бывает только в сказках, а взаправду мальчики лежали на голой земле и спали каждый в том положении, в каком застиг их сон: кто на спине, кто на боку, кто на животе; спали не ворочаясь, смертельно усталые, недвижные.

…К рассвету еще похолодало. Ребята очнулись одуревшие. Тибор кашлял, Лайош чихал. Часов около семи, словно в затемненном зрительном зале, когда после долгого ожидания начинает играть оркестр, на верхушках деревьев, а потом и пониже — в стеклянном чистом воздухе сверкнули холодные лучи солнца. На ветвях заискрились выпавшие ночью студеные капельки дождя. И так они сияли, что казалось, на свете все в полном порядке.

А между тем вид у ребят был плачевный. Они промерзли, лица их покрылись копотью, одежда помялась и промокла. На осеннем солнце, под сверканьем дождевых капель еще чернее казались обугленные ветки; еще безутешней серел пепел костра под стать этому холодному блеску деревьев.

Мальчики поднялись. Мартонфи тотчас стряхнул с пиджака налипшие листья и траву. Поправил галстук. Потом пошел вместе с остальными собирать хворост. Вскоре они уже грели руки над пламенем. От одежды и башмаков шел пар. Ночью костер был красным, единодержавно владычил во тьме, а теперь побледнел и словно притаился. Который час — ребята не знали. Они не разговаривали, не смотрели друг на друга. Каждый был занят пока только одним: хотел понять, где он, что с ним и как бы согреться. Казалось, за ночь все они стали меньше.

Потом мысли пришли в движение, мальчики заметили вдруг, что страшно голодны. А потом еще — что пропал Петер Чики.

— Исчез, — взволнованно сказал Тибор.

— Я и рюкзака не вижу, — заметил Мартонфи.

— Удрал! — воскликнул Лайош.

Все растерялись, а когда заметили: Мартон не встает, глаза у него закрыты, — замешательство стало полным.

Мартон что-то говорил, невнятно бормотал, замолкал, снова заговаривал, открывал глаза, но смотрел не на ребят — и опять опускал ресницы.

— Не удрал! — произнес он вдруг внятно и отчетливо.

Но Лайош повторил:

— Удрал!

— Не удрал! — вновь послышалось в ответ. И Мартон сказал еще: — Вот вам два початка кукурузы, поделите их меж собой. — Он протянул початки. Мальчишки уселись, и Мартон тихо добавил: — Я не голоден.

— Не голоден? — спросил Лайош. — Не голоден? — повторил он радостно и разломил каждый початок на три части. Вышло неровно: два толстых, два средних и два тонких. А их трое. Ломать дальше трудно да и бессмысленно. «Для справедливости» Лайош охотнее всего подсчитал бы зернышки, но его разбирало нетерпение. Скорее есть! Он растерянно смотрел на кукурузу и на друзей. Тибор указал на самые тоненькие стерженьки.

— Мне и этого хватит! — сказал он.

— Ну, бери тогда! — живо и недоверчиво сказал Лайош, словно боясь, что Тибор передумает. — А ты? — спросил он Мартонфи.

Геза тоже взял два обломка, правда, быстрые движения его рук были менее величественны, чем он этого сам хотел. Лайош сравнил взятые им кусочки с оставшимися и, заключив: «Длиннее, но тоньше», принялся глодать дочерна зажаренный холодный початок.

— Ты не голоден? — с набитым ртом спросил он снова Мартона. — Странно… — сказал он. Мол, этому и поверить трудно, но уж раз так, он готов примириться. — Может, у тебя еще нога болит?